5 мая в Германии не стало Юрия Валентиновича Томошевского.

Впервые я увидел его в 1994 году, когда он набирал свой первый актёрский курс в Театральной академии. Меньше всего он был похож тогда на мастера курса — со своими рокерскими патлами, джинсовым костюмом и презрительным прищуром сквозь большие дымчатые очки. Ловко скроенную маску я принял за чистую монету, струхнул, перебежал к другому педагогу, а потом и вовсе перешёл на другой факультет.

Уже учась на театроведческом, я впервые посетил крошечный подвальчик на Малой Морской улице, дом 16 — театр «Приют комедианта». Маска Ю. В. Томашевского претерпела тогда в моих глазах свою первую оглушительную трансформацию. Патлатый рокер превратился в длинноволосого представителя петербургской богемы начала ХХ века.

Тут сошлось всё — и любовь к поэзии серебряного века, которую он кропотливо собирал по пыльным букинистическим развалам и которой давал новую жизнь в своих невероятно популярных чтецких программах. И то, что именно он, по сути, воссоздал в нашей стране традицию театра кабаре и миниатюр.

Это уже не говоря о том, что возрождение частной театральной антрепризы тоже не обошлось без его участия. Стоит припомнить, что очень многие начинающие и маститые актёры больших государственных театров пришли тогда в «Приют комедианта» в поисках новых ролей и заработка, и что система, выстроенная Ю. В. Томошевским, продолжает по сей день приносить плоды театру с тем же названием.

Наша следующая встреча произошла только десять лет спустя. За это время он успел уйти из собственного театра, только что переехавшего в новое помещение, пережить творческий кризис, стать главным режиссёром Детской филармонии и набрать второй в своей жизни актёрский курс в Балтийском Институте Иностранных Языков и Межкультурного сотрудничества.

В Детской филармонии он всего за несколько лет не просто собрал яркую молодую труппу, но и создал с ней полнокровный разнообразный репертуар, где нашлось место и детским постановкам, и поэтическим моноспектаклям, и школьной классике.

Рискну сказать, что в области школьного репертуара он совершил настоящий прорыв, применив в драматическом театре форму «концертного исполнения» — спектакля по классической пьесе, выстроенного как цепочка эстрадных номеров (монологов, дуэтов, трио) с использованием предельно условных костюмов и сценографии. Что касается жанра поэтического моноспектакля, то тут он просто не знал конкуренции — ведь так, как читали стихи ученики Ю. В. Томошевского, их уже давно никто не читал.

Его внешность в этот период вновь разительно изменилась — он стал напоминать добродушного седовласого гуру, окружённого почтительно внимающими адептами. Эта последняя маска ему особенно шла — ведь учителем он оказался и вправду незаурядным. А самое главное — «предлагаемые обстоятельства» новой роли внушали надежду на долгую плодотворную жизнь.

К величайшему сожалению, пророческими оказались не они, а стихотворение И. А. Бродского «Романс князя Мышкина», которое он последнее время с каким-то странным упорством включал в программу едва ли не каждого своего выступления:

В Петербурге снег и непогода,
В Петербурге горестные мысли,
Проживая больше год от года,
Удивляться в Петербурге жизни.
Приезжать на Родину в карете,
Приезжать на Родину в несчастьи,
Приезжать на Родину для смерти,
Умирать на Родине со страстью.
Умираешь, ну и Бог с тобою,
Во гробу, как в колыбельке чистой,
Привыкать на родине к любови,
Привыкать на родине к убийству.
Боже мой, любимых, пережитых,
Уничтожить хочешь — уничтожишь,
Подними мне руку для защиты,
Если пощадить меня не можешь.
Если ты не хочешь. И не надо.
И в любви, испуганно ловимой,
Поскользнись на родине и падай,
Оказавшись во крови любимой.
Уезжать, бежать из Петербурга.
И всю жизнь летит до поворота,
До любви, до сна, до переулка
Зимняя карета идиота.