Не стало Риты, Маргариты Зайчиковой, многолетнего главного режиссера и одного из создателей Нижневартовского Городского драматического театра. Я, в отличие от многих, знала последний месяц о настигшем ее страшном, остром диагнозе, но ведь лечили — и надежда была…

Когда-то (а в сущности, совсем недавно, ведь Маргарите только исполнилось 60) они с мужем, художником Вячеславом Зайчиковым, приехали в Нижневартовск по зову подруги Натальи Наумовой — создавать театр. Пробивая свое дело, профессионализируясь, они «строили, строили и, наконец, построили» настоящий театр-дом, театр, живший идеалами искусства, театр, противостоявший серой рутине Нижневартовска — тяжелого северного города без культурной истории. Историю делали они. И когда-то рассказывали мне, как все это было. Я попала в Нижневартовск только в 2008-м и тогда узнала «две равно уважаемых семьи»: «Саныча» с «Наташечкой» и «Зайчиков».

Театр был построен, обжит (ты приезжал туда, как в настоящий дом: цветы политы, чистота идеальная, очередная остроумная выставка Славы — по стенкам, актеры выучены, китайские чаи разлиты по чашечкам…). Но тут же начинались расспросы о новостях, о новых спектаклях — и лично я краснела: у Зайчиковых было прочитано все, Рита следила за прессой и драматургией, книгами и премьерами. Ее на самом деле терзала «фурия» провинциальности, замкнутости, отдаленности от настоящей культуры, они все боялись застрять в нижневартовских сугробах и потому рвались на фестивали, на гастроли (какое горе переживал театр, когда стало возможно сделать визы только в Екатеринбурге — и зарубежные гастроли отпали, хотя до этого театр много ездил. А тут — как вывезти весь коллектив в визовый отдел на Урал? На что?).

Конечно, у Риты было ощущение миссии, она была строителем, культуртрегером, но в их компании «рыжим» была, конечно, жизнестойкая Наташа, а «белым» — Рита, видевшая везде печаль и провинциальное запустение. Спасение было в контактах, она всегда стремилась сверяться с разными людьми. И потому Нижневартовский театр так часто и много звал к себе критиков. Разных. Понимая, кто им собеседник, а кто нет. Даже фотографии отдельных «своих», наиболее любимых повесили в уголочке второго этажа: мы не одни… Сверяясь, она строго терзала вопросами, ей важно было понять, что она поставила. Обижалась. Не обижалась. Слушала. Принимала. Не принимала. Ревновала. Прощала. Жила этим.

Собственно, так мы когда-то и познакомились. На каком-то съезде СТД, чуть ли не в начале 90-х (и был ли тогда уже «ПТЖ»…), ко мне подошли две женщины и, страшно стесняясь, стали говорить, что много лет читают мои тексты и поразительно совпадают с тем, что я пишу, и вот должны это сказать: сверяются с моими статьями. Просто так — чтобы я знала. Говорили они не просто так, они и правда — читали, помнили, цитировали. Представились: Наталья Наумова и Маргарита Зайчикова…

Вот и в последний раз я слышала ее голос в трубке перед Новым годом… по поводу текста: «Марина! Не могу не сказать! Опять согласна с каждым словом, ну, что это такое, ну так же не бывает! Мы со Славой просто в голос смеялись!»

Маргариту Зайчикову, нашего преданного читателя, мы вспоминаем каждый день, потому что на редакционной трубе висит ее давнее распечатанное письмо по поводу молодежного номера «ПТЖ»-перевертыша:

«Добрый вечер, Марина и вся редакция. Это Маргарита Зайчикова. Хочу рассказать вам случай с вашим новым журналом. Имеется в виду „поезд молодых“. Так вот я лежу в больнице со своей бедной головой (это важно, потому рассказываю). Сижу, жду процедуру в коридоре и увлеченно и внимательно читаю журнал. А обложка с другой стороны, которую видят люди, перевернута. Останавливается около меня женщина, осторожно гладит по голове и тихооонько так говорит: женщина, вы журнальчик-то переверните, не так читаете. Представляете? Потом она от меня отходит и ворчит: дааа, залечат тут. Я просто падаю от смеха. Представьте теперь разговоры в городе. Главреж умом тронулась. Так что поосторожней с экспериментами, не ровен час в дурку попадешь. Мы трудимся, приступили к Шукшину, впереди Новый год. Удачи, эту историю разрешаю обнародовать, просто анекдот и только. Обнимаем. Мы.»

Да, она была читателем, за всем следила. В трудную для «ПТЖ» минуту (а таких было немало) всегда откликалась. Они с Наташей знали, что такое независимость, безденежье, тупые начальники. Нам, строителям «голубых городов», было о чем поговорить: и о том, как сохранять дело, и о трудностях с учениками…

Так мы и дружили. Но, боже упаси, это никогда не было индульгенцией, спектакли просили обсуждать по всей строгости.

Рита была человеком, преданным театру до посинения. И как бы было ей приятно узнать, что зря она маялась комплексами этой своей нижневартовской отдаленности, что сегодня в ленте фейсбука ее оплакивают, ей отдают последние почести многие ведущие критики. Процитирую их (сразу хочется сказать — ведь Рита прочтет…).

Павел Руднев: «Это один из самых заметных театров не только Югры — ХМАО, но и всех российских северов. Маргарита была одной из хозяек этого удивительного организма, который, в том числе благодаря ей, излучал всегда (а был я там чуть ли не раз десять) доброту, уют, запах дома и счастья. Самое красивое здание в городе, где тепло и комфортно, где все продумано: в буфете иронично развешаны портреты великих артистов, во внутренней части публичная библиотека, в зрительской — талантливые мистификации, вроде личных вещей Станиславского. Нижневартовский театр — стабилен (при массе сложностей и проблем, о которых не раз говорилось за кулисами), здесь труппа зафиксирована и получает развитие, эволюцию, куда приглашаются самые разные режиссеры, но есть единый стиль. Он обеспечен руками лидеров театра, которые ведут труппу, делают ее жизнь событийной. Вот уж где и есть театр-дом, так точно здесь. Одному бродячему театральному критику, по словам самой же Маргариты, здесь подшивали брюки и пиджаки, чинили прохудившиеся рубашки. Как только ты попадал сюда — становился даже не гостем, нет, сыном. Театр в малом городе, тем более муниципальный — это обычно грустное зрелище. Но не в Нижневартовске точно. Здесь как раз заметен федеральный масштаб, не приходилось говорить и о культурной изоляции, неслучайно и фестиваль есть у этого театра, довольно представительный, с традициями.

Маргарита Зайчикова, ее муж художник, режиссер Вячеслав Зайчиков, худрук театра Наталья Наумова — все они казались монолитом, при коллективном управлении имели каждый свой канал влияния. Спектакли каждого из них складываются в полноценную мозаику, чуждую монологичности и монотонности.

Сегодня театр осиротел, и стало ясно, что театру надо дальше жить с памятью об этой гармонии. Грустно, жалко, чудовищно несправедливо. Еще можно было поставить десятки спектаклей, еще пожить в таком-то уютно организованном доме. Маргарита Зайчикова была полна силы и страсти, жажды познавать и вести театр к вечно отодвигаемому совершенству, интересовалась другими театрами и опытом других городов, умела услышать и критику, и похвалы.

Был такой спектакль у Маргариты Витальевны — «Двенадцатая ночь». Веселая шекспировская пьеса разыгрывалась в широких, расклешенных джинсах, браслетиках, разноцветных ямайских шапочках и косичках. Там много пели, танцевали, дурили и смеялись. Звучала свободная ранняя рок-музыка, ангельское пение детей цветов. Бесшабашность молодости, ценности вудстока и хиппи, кочевой артистической жизни, вероятно, были юношеской мечтой четы Зайчиковых, их идеалом — сбывшимся и несбывшимся одновременно. Так выглядел рай, который теперь заслужен. Пусть артисты танцуют и поют".

Татьяна Тихоновец: «Мы познакомились в 2003 году. Я тогда впервые побывала в этом суровом северном городе и была поражена тем, что увидела в новом театре. Это был спектакль Маргариты Витальевны «Пир во время чумы». Это было очень мощное, очень горькое высказывание о современности. После этого я бывала в театре почти ежегодно. Она всегда звонила и приглашала. У Риты это называлось «сверить часы». Она всегда очень серьезно и даже болезненно относилась к обсуждениям спектаклей, но никогда я не слышала от нее каких-то нареканий по поводу артистов.

Театром руководили «две равно уважаемых семьи». Маргарита Витальевна была главным режиссером, определяла художественную стратегию и ставила спектакли. Ее муж Вячеслав Зайчиков был художником, а потом стал и очень интересным режиссером. Наталья Ивановна Наумова была худруком и рулила всем этим кораблем, а знаменитый Саныч, Игорь Александрович Креймер, был директором и твердой рукой вел хозяйство. И через какие же опасные рифы провели свой корабль эти четверо! Была воспитана труппа, из студийцев все превратились в профессиональных артистов. Причем, это труппа единомышленников и воспитанников одной школы. К театру артисты относятся серьезно, как к важной духовной миссии. И это, конечно, прежде всего благодаря Маргарите Витальевне.

В 2000 году им удалось получить здание бывшей нефтяной биржи и с помощью тогдашнего мэра, Ю. И. Тимошкова, отремонтировать и устроить в нем театр. Маргарита Витальевна относилась к молодым и тогда еще неопытным артистам, как к собственным детям, и ревностно оберегала театр от всяческих дурных влияний. Как-то я пошутила, что у них слишком здоровая обстановка и надо бы им впрыснуть чего-нибудь богемного. Маргарита побледнела и не приняла шутки. Потом я узнала, почему. И как важно было в те тяжелые годы сберечь театр и духовно, и физически. Им, четверым, удалось это. И прежде всего потому, что Маргарита Витальевна относилась к себе и к труппе без всякого снисхождения, у нее всегда был высокий счет и к себе, и к артистам.

Я видела много ее спектаклей, много писала о театре, видела, как растет труппа, и какие серьезные художественные и человеческие задачи ставит она перед артистами. Мы созванивались перед Новым годом. Впереди у нее были планы, фестивали, она снова требовала «сверки часов». Ни о какой болезни речи не было. Все произошло за три недели.

Как же это все ужасно. Несправедливо и дико.

Я обращаюсь к труппе Нижневартовского театра. Мои дорогие! Не сломайтесь. Держитесь вместе. Будьте достойны памяти вашего режиссера. Да. Вам придется сегодня выйти на сцену в ее спектакле «Разводки по-итальянски». Вы будете смеяться, дурачиться и развлекать публику веселой игрой в итальянскую комедию. А внутри вы будете плакать. Сыграйте так, чтобы слезы ваши не были видны. Сыграйте в память о Рите«.

Римма Кречетова: «Помню ее совсем молодой, когда играли еще в подвальчике… Помню, как меня удивили ее спектакли. Это же по статусу тогда был не профессиональный театр. И я случайно туда приехала. От ВТО, от кабинета, занимавшегося народными театрами. Они знали, куда посылали. Для меня это было открытие. Помню, как упрямо и радостно строилось это нынешнее уютное и рационально придуманное здание… У Маргариты был не только режиссерский талант, но шире, талант театрального дела, со всеми его высокими и обыденными проблемами.

Светлый и мужественный человек. Тихий, без барабанного боя. Да, светлая память. А это значит, должно достойно продолжиться главное дело ее жизни, Нижневартовский Городской театр.

Напьюсь сегодня в карантинном одиночестве…»

За те годы, что прошли с моего первого полета в «Вартовск», многие критики написали в «ПТЖ» об этом театре. И при том, что с Ритой можно было обсудить и проблемы здоровья (мы обе «страдали головой», и на каком-то фестивале Римма Павловна Кречетова, помню, инструктировала нас по поводу йоги), и ее новенькое платьице, купленное в Москве, — она, в сущности, знала одной лишь думы власть. И это была профессия, достоинством которой она болела, принципы которой отстаивала. Она любила театр, в основе которого — профессионализм, трудно, ревниво, но искренне и радостно принимала поиски молодых, если в этом был «человеческий фактор», а не быстрое самоутверждение…

Могла бы еще долго жить и работать.

…И нет теперь одного из самых главных наших читателей, про которого я всегда знала: вот вышел номер, дошел до Югры, и сидит сейчас Маргарита Витальевна, штудирует — да и выскажет мне при случае все, что думает… Эх, Риточка…

«Я последний человек, и я останусь человеком до конца!» — этими словами заканчиваются «Носороги» Ионеско. Один из двух последних спектаклей Маргариты Зайчиковой. Спектакль, на премьере которого режиссера уже не будет…

Но будут люди. Те самые человеки, которых двадцать пять лет назад собрала Маргарита Витальевна и вместе с которыми построила свой театральный дом. Едва ли не самый человечный театральный дом, который встречался мне на пути. Дом, в котором тепло и хорошо каждому. Дом, который — хочется верить — выстоит, ведь построен он был с любовью из самых прочных материалов.

Маргарита Зайчикова была главным режиссером, но при этом очень трепетно относилась к работам молодых режиссеров на сцене своего театра. Редкий дар помощи другому — стремиться познакомить приехавшего критика не со своими спектаклями, но с работами приглашенных постановщиков. А в этот почти потерянный для Городского драматического театра сезон (всю осень и половину зимы актерам в Нижневартовске нельзя было выходить на сцену) хотя бы на видео поделиться, опять же, не своими работами, но работами своих коллег. Вот она, пресловутая человечность и чистая любовь к своему театру. Любовь без корысти, без самолюбования. Любовь, которая одна только и дает жизнь театру, дому даже за пределами жизни его создателя. Такой дом способен выстоять даже в самые страшные дни.

Маргарита Зайчикова была режиссером. Глубоким и изобретательным режиссером, умеющим так вчитаться в произведение, чтобы раскрыть его для самых неожиданных, но до последней авторской буквы оправданных трактовок. А еще режиссером внимательным, режиссером актерским. Режиссером-педагогом, для которого даже спустя годы каждый артист — это еще и ученик, чьи дремлющие до поры возможности ждут помощи со стороны учителя. Помощи и веры в эти самые возможности. Маргарита Витальевна в каждом спектакле стремилась не просто к интересной и новой интерпретации очередного драматургического текста, но обязательно — к интересным и новым поворотам в актерских биографиях. У нее всегда — словно бы по заветам первых режиссерских театров — артисты могли быть уверены, что придет день и вокруг каждого из них будет создан отдельный спектакль. И день такой обязательно приходил.

Маргарите Зайчиковой, кажется, были подвластны все театральные жанры — из горьковской Вассы под ее рукой выходила подлинная трагическая героиня, а персонажи мольеровского «Скапена» балансировали (и не срывались) на крайне неустойчивом канате безбашенного фарса. В ее режиссуре было место и актерской импровизационной свободе, и жесткому постановочному рисунку; предельной музыкальности и тихому драматизму; пристальному вниманию к автору и одновременно бесстрашному разговору на равных.

Рядом с Маргаритой Витальевной было хорошо. Надежно и тепло. Как дома. Пропадал даже вечный страх обсуждения спектаклей глаза в глаза с режиссером. Обсуждение превращалось в беседу очень близких людей, которые неспособны друг другу причинить боль никакими словами. Тебя — критика — словно принимали в свой круг создателей спектакля, где твое мнение (совсем не обязательно восторженное: замечаний и уточнений здесь ждали с не меньшим голодом) становилось не дежурным, отчетным, но по-настоящему важным.

Очень больно сегодня. Словно вдруг в чем-то обманули. Нижневартовский драматический театр всегда — особенно когда попадаешь в него впервые — кажется каким-то нереальным, волшебным местом. Островком театральной безопасности и счастья. И вдруг горе… Здесь… Но человечное и человеческое здесь слишком сильно. Ушла Маргарита Зайчикова, но ее человеческое осталось. Остались человеки, которые все равно никогда не допустят к себе и в себя носорогов. Ведь это теперь еще и завещано в последнем спектакле. И я обязательно его увижу. Услышу еще раз режиссерский голос Маргариты Витальевны.