Сегодня в Театре-фестивале «Балтийский дом» состоялось прощание с актером Александром Кабановым. Прощаемся с ним и мы голосами его коллег и учеников.

***

Саша… дорогой однокурсник!.. Поверить, что больше не позвонишь, невозможно. А как же споры о профессии, новые замыслы, идеи, педагогические открытия?.. Всегда в беде первый приходил на помощь — отважный, убежденный. Как сейчас помню дипломных твоих героев: Николая Потехина в «Чудаках» Горького, Шангина в окуджавском «Школяре» — все как вчера. Ты любил нашу актерскую школу — «школьность» твою ценил З. Я. Корогодский, — ты искал и воплощал ее идеи неустанно, услышал продолжение и смысл ее в праудинской философии театра и дышал воздухом Экспериментальной сцены — творил, преподавал, был центром каждого творческого начинания, и некогда было тебе заниматься собой.

Очень рано ты ушел, Саша.

Валерий Дьяченко

***

Саша… Александр Анатольевич… Я как будто слышу твои комментарии по поводу этих текстов.

Ну, действительно, как можно писать о человеке, с которым знаком с 1977 года и до дня расставания с этим телом в 2025 году.

Кадры — факты — ассоциации — упражнения, которые мы с тобой передаем студентам с 1981 года, когда наш мастер Зиновий Яковлевич Корогодский доверил нам с тобой быть вторыми педагогами на вновь набранном 14-м полукруге… Встают перед глазами туры на Фонтанке, 90, забавная приемная комиссия на стене, «белый верх и черный низ» старшего курса «Блока — Агеева», который нас принимал, очень деловой абитуриент, который в это же время сдавал выпускные в ПТУ и пояснял что-то вроде: …я записан… у меня экзамены… Это был ты, Саша… Потом мы не раз вспоминали это, и забавнее всего было слушать твои уточнения.

Потом бессменный тандем — комсорг и староста все четыре года (потому как не было особенно желающих).

Как частенько оставались в студии, потому что все репетировали «до последнего», а мы должны были закрывать студию и ночевали в дирижерской каморке на балконе, откуда оркестр играл вальсы-менуэты-польки офицерскому собранию Семеновского полка…

Как однажды в два часа ночи в беседах о курсе (других разговоров о «второй жизни» почти не было) мы замерли одновременно! Потому что оба услышали шаги, поднимающиеся по лестнице… Шаги остановились у маленькой двери, ведущей в нашу каморку… Молчание (событийное!) продолжалось долго… Очень долго… Мы переглядывались, держа в руках вилку, нож и банку из-под кильки.
По ту сторону двери тоже молчали…

Напряжение превратилось в тупую решимость. И мы распахнули дверь!!! НИКОГО!! Включили большую люстру, вышли на улицу… НИКОГО!!

Дорогой мой! Самый близкий однокурсник и друг (другие не обидятся). Когда еще один Анатольевич — Валерий Дьяченко (мы долгое время жили в одной гримерке) — сообщил мне утром… я был со студентами…

«Накрыло» меня вечером, после работы… и помогло мне то, что я с перерывами часа два с тобой беседовал и записывал на телефон.

Твою жизнь в искусстве еще опишут специалисты-театроведы и критики… а мне вспоминалось другое… я не прощаюсь.

Валерий Зиновьев, 13-й полукруг

***

Он был мотором в безнадежном деле создания Экспериментальной сцены. Соколова была флагом, Дмитревская — рупором, а Кабанов — дизелем. Безжалостно брал за горло всех, кто тормозил эту затею, как турецкий полосатый кот, жилистый, поджарый, со свирепым блеском серых с зеленоватым отливом глаз, душил их, как крыс, и таки случилось!

Он взвалил на себя все организационные тяготы начала только-только родившегося театра, когда решалась его судьба. И он решил ее.

Он прослужил на ЭС 25 лет. Коренной артист театра. Центр и душа толстовского цикла: Позднышев в «Крейцеровой сонате» (спектакль назывался «Семья»), Степан в «Фальшивом купоне», Иван Ильич Головин в «Смерти Ивана Ильича». Ничего себе! Циклопическая кладка, как выразилась об этом сюжете Надежда Таршис.

Моя правая рука в педагогике. 17 лет в моей мастерской. Вначале я ходил на его занятия в надежде постичь секрет его волшебных результатов, но, увы, тайна осталась тайной, у хорошего дровосека дрова сами колются. Он был Богом поставленный.

Один из последних могикан школы Корогодского, из последних оплотов, трещащих под натиском суеты и суматохи, захлестнувшей наш русский театр.

Анатолий Праудин

***

Он жил в своей вселенной, в своей раковине, объем его внутреннего мира нам постичь не дано, он оберегал свой мир от вмешательства извне. Но по всем признакам его вселенная была очень объемна и фантазийна. Его этюды говорили об этом… При всей включенности в процесс он всегда находился в двух реальностях, с кем-то вел внутренний диалог, это было видно невооруженным глазом, но кто был этот незримый партнер, мы не знали. Наверное, оттого его персонажи также несли некую тайну. Он обладал богатым голосом, с помощью которого мог сыграть то, чего многим не дано. Но, при всей закрытости, он был очень внимателен к людям, всегда замечал новое платье, прическу. Говорил он мало, но уж если спросить о студентах, то тут его было не остановить — он видел в каждом потенциал, видел перспективу, он был окрылен педагогикой, жил ею.

Партнер он был надежный, внимательный, готовый на любую импровизацию. И он был совершенно не конфликтный человек, глубоко интеллигентный. Никогда я не слышала от него замечаний, советов, просьб, он пристраивался к тебе любой и принимал партнера, какой он есть на сегодняшний день. И он никогда не роптал, никого не судил, не жаловался.

Никогда не забуду, как он азартно приучал себя есть сырую печень для этюдов по Отелло, надо так надо!.. Как он играл в Ясной Поляне «Ивана Ильича» при температуре 11 градусов на улице, к концу спектакля дрожа крупной дрожью, оставаясь в исподнем и не прося, в отличие от меня, обогреватель и поддевки. Как он монтировал спектакли, за долгие годы ни разу не посетовав, что это тяжело… Как он выпускал последнюю премьеру «Сестра печали», борясь изо всех сил со своим выходящим из-под контроля организмом, но не променяв, к большому сожалению, работу на заботу о здоровье.

Алла Еминцева

***

Если вы верите в судьбу, если вы понимаете, что все события, происходящие с нами, не случайны, то обязательно возникнет возможность осознать значимость встречи с людьми, которые так или иначе влияют на нашу жизнь. Александр Анатольевич, закончив обучение у З. Я. Корогодского в 1981 году, сразу же стал педагогом, а я студентом. И вроде бы ничего такого, но именно он помог мне погрузиться в процесс обучения, когда у меня был серьезный кризис. И именно он пригласил меня в уже начатую работу по пьесе Островского «Бесприданница» в 2002 году. И с этого момента началась моя жизнь на Экспериментальной сцене театра «Балтийский дом» под руководством Праудина А. А., которая длится по сей день… И, вероятно, в его жизни я не один такой… А значит, и его жизнь была Божьим промыслом, тем, что называется призванием! А призвание — это то, что зовет, от чего нельзя убежать. Да он и не бегал, потому что от любви не убежишь, и от любви нет выходных, как говорил наш мастер З. Я. Корогодский. Вот он и жил по этим заповедям! По любви и без выходных… Царствие небесное, Александр Анатольевич…

Сергей Андрейчук

***

Наша 316-я репетиционная. Он всегда сидел в дальнем левом углу. Как ни придешь на репетицию, он уже сидит, с кем-то про себя беседует. Он был константа ЭС, ее стержень.

Он никогда не опаздывал; если прогон спектакля на выпуске в костюмах — за 15 минут до начала он уже одет, готов. И выпуск «Сестры печали» не стал исключением, хотя, как теперь понимаю, давалось ему это нелегко.

25 лет вместе на Экспериментальной сцене. Единый организм, а теперь… Калеки.

Для меня он так и будет продолжать сидеть в своем углу, что-то нашептывать, фантазировать и помогать нам.

Юрий Елагин

***

За несколько дней до премьеры услышали новую песню, которая будет звучать в спектакле. Исполняет Утесов. Припев такой: «Мы летим, ковыляя во мгле, мы ползем на последнем крыле, бак пробит, хвост горит, но машина летит на честном слове и на одном крыле».

У Аллы (Еминцевой) возникла идея сделать пост, посвященный Экспериментальной сцене. Юра (Елагин) сфотографировал нас во время перерыва, наложил музыку, и вот уже мы, экспериментаторы, летим на честном слове и на одном крыле. И мы подозреваем, что у нашего Кабанова «бак пробит, хвост горит»… Кабанов человек закрытый. Единственное, что его волнует — голос сел от ингаляций. Надо будет попросить врача поменять лекарство. Спрашиваю перед началом репетиции: «Как Вы себя чувствуете?» Кабанов: «Да что вы все навалились на меня с вопросами! Не дождетесь!» Потом признался: поздно занялся здоровьем… Раньше надо было начинать. Поставил себе стул рядом со сценой, на нем ждал выхода. И не забывал девчонок угощать шоколадными конфетами. «Конфеты, — говорит, — заканчиваются. Надо побольше заказать». Я шучу: «Конечно, Вы ими полтеатра одариваете».

Дотянул до премьеры, не подвел. На празднике выпил водочки и ушел: электричка в Пушкин.

Пришла домой с печальной вестью: Кабанов умер. Муж (скрипач) ахнул: «Представляешь, я только что играл „Охоту на кабана“ Вивальди! Странное совпадение!»

Жизнь заставила нас улыбнуться.

Маргарита Лоскутникова

***

По Захарьевской улице медленно, нога за ногу, бредет человек и тихонечко спорит. Спорит сам с собой. Голова склоняется влево — это вопрос, голова склоняется вправо — это ответ. Человек останавливается, раскрывает перед собой ладонь, как просящий, потом возводит глаза из-под стекол очков к небу, будто там находится арбитр спора между правой и левой половинами самого себя, и замирает.

Александр Анатольевич, я не рискнула вас тогда тревожить своим «здрасьте» и отошла в сторонку посмотреть, чем же все закончится. Прошло минуты четыре, а то и больше. И вот вы дрогнули, вздохнули и спрятали просящую руку в карман, будто обрели нечто.

Что вам в нее упало с неба — для меня до сих пор загадка, которая так ею и останется.

Ольга Белинская

***

Корнет Алекс… Так он себя называл, так значилось в его электронном адресе… Он жил театром и принадлежал театру, как кодекс чести храня верность профессии и школе. Легко и приятно общался со множеством людей — и оставался одиноким художником. Он был в равной степени безразличен как к званиям и наградам, так и к насмешкам. К людям же — добр и снисходителен. Смотрел поверх очков — задумчиво и серьезно, к суете и шелухе жизни относился с философским отстранением. Постоянно читал, размышлял…
И знаешь, Саша, это ты плохо придумал: вот так, вдруг, на полном ходу, соскочить с подножки… Репетируя и играя «Смерть Ивана Ильича», ты так исследовал эти глубины, что, наверное, тебе и не было страшно, но здесь же остались мы, дураки… Спасибо тебе за добрую творческую атмосферу, в которой с тобой было так хорошо и комфортно сосуществовать: и в замкнутом пространстве купе поезда, и на просторах гастрольных городов и стран, и на репетициях, и на спектаклях, и у тебя в гостях в Пушкине — в деревянном доме, в окна которого заглядывала черемуха… И прости: принести твои любимые маринованные боровики — не успела…

Наталия Дьяченко

***

Для меня Александр Анатольевич — прежде всего учитель, педагог и артист невероятного таланта. Помню, как впервые увидела его в спектакле «Станиславский. Работа актера над собой», потом посмотрела «Фальшивый купон», меня сразила его выдающаяся роль Степана Пелагеюшкина. Потом была совместная работа над спектаклями «Дядя Ваня. Работа актера над ролью» — опираясь на монолог Телегина, мы сочинили вместе целую историю, которая вошла в спектакль. Дальше были спектакли «Семья» и «Версальский экспромт».
Когда я проходила отбор на Экспериментальную сцену, помню, как прочитала Александру Анатольевичу материал, который подготовила, он сказал: «Все хорошо, еще бы ты на гитаре смогла сыграть…» Я научилась и была принята на ЭС. Получается, благодаря ему.

Он был чутким партнером. Когда что-то не получалось в репетициях, всегда мог найти добрые слова поддержки. Совершенно по-детски радовался успехам коллег.

Не верится, что Александр Анатольевич Кабанов ушел из жизни. В смерть человека вообще сложно поверить. Вот вчера он был, а сегодня уже нет. Останется только светлая память… И благодарность за доброту, чуткость и талант.

Анна Щетинина