Сегодня конец света — премьера МакДонаха в НеБДТ.

М. МакДонах. «Калека с острова Инишмаан».
Небольшой драматический театр.
Режиссер Лев Эренбург, сценография Валерия Полуновского.

«Калека с острова Инишмаан» Мартина МакДонаха — идеальное произведение для Небольшого драматического театра. У макдонаховских персонажей почти всегда зазор между словом и делом (телом), что оставляет счастливый простор для фирменных эренбурговских этюдов. Жестокость и непринужденность, с которой герои наносят друг другу физические и душевные увечия, их поголовная неполноценность и детская беззащитность, их пьянство и черный юмор настолько совпадают с эстетикой Эренбурга, что, кажется, обращение НДТ к ирландскому драматургу было неизбежным и закономерным.

Но все-таки появление пьесы современного и (почти до неприличия) популярного ирландского драматурга в афише НДТ неожиданно. В «Калеке» вся работа Эренбурга над пьесой кажется уже проделанной самим автором. Тетушек калеки Билли не сделать более заторможенными и аутичными, чем они есть, мамашу Джонни Пустозвона не надо заставлять спиваться — она с этим сама прекрасно справляется; такие герои, как Хелен или Малыш Бобби, без режиссерской подсказки неуклюже и отчаянно самовыражаются через физическую агрессию. Обитатели Ирландии МакДонаха целостны, они хотят то, что хотят — в Америку, «ментос», выпить, посмотреть на корову, поцеловать девушку. Любые психологические или психофизиологические мотивировки будут не обнажением скрытого, но надстройками.

Неожиданно название спектакля — «Остров Инишмаан». Более предсказуемым для Эренбурга был бы акцент на другом слове из заглавия — «Калека».

Но перед нами остров Инишмаан. И кажется он до боли знакомым. Мы никогда не слышали о нем, но он существует — остров, где живут все персонажи эренбурговских спектаклей.

Вот — спившаяся старая мать Джонни, теряющая связь с реальностью, но сохраняющая бешеную энергию — героиня Светланы Обидиной (в очередь играет Хельга Филиппова). Кажется, мельком мы видели ее в «Оркестре». Вот мужественный, внешне спокойный, но с поломанной психикой и растерянной душой Малыш Бобби Константина Шелестуна, неуловимо напоминающий Вершинина в «Трех сестрах». Вот инфантильный, наивно пытающийся помочь окружающим его «больным» доктор Артура Харитоненко — он то как горе-детектив в «Мадриде» немножко заигрывается, то впадает в пьяную риторику как Сатин в «На дне» (в очередь играет Сергей Уманов).

На сцене построен лабиринт из расшатывающихся стеллажей захолустного магазинчика (сценография Валерия Полуновского). Ящички, ящики, дверцы, полки почти во всю высоту сцены. Единство захламленности и опустошения. Из предметов быта только небольшой круглый аквариум (замкнутое море) с паутиной водорослей и без рыб. Несметное количество банок с горошком не может создать эффекта изобилия. Бартли Евгения Карпова в поисках конфеток открывает один ящичек за другим, и то ящики без дна, то ручка дверки остается у него в руках. Комично трясясь от страха перед сестрой, которая с нетерпением его ждет, свирепо поглядывая через просветы между полками, он пытается запихнуть отломанную ручку в карман дырявых штанов, откуда она предательски выкатывается, попробует приладить ее обратно так, что треснет ящик, и в результате, получив резкий тычок в затылок, прячет злополучную ручку за щеку вместо искомого «ментоса»…

Евгений Карпов в роли Бартли.
Фото — архив театра.

Спектакль начинается и заканчивается красным. Эйлин Татьяны Рябоконь, одетая как маленькая девочка, добравшаяся до бабушкиного гардероба, замотанная в множество выцветших шарфиков и шалей, долго переставляет банки с горошком, протирая их концом одного из шарфов, вдруг замечает свое отражение на блестящей поверхности банки. Она реагирует очень медленно. Вообще все реакции героев замедленны, рассеяны: в этом вакуумном мире торопиться некуда. Эйлин, не отрывая взгляда от своего лица на круглом донышке банки, лезет в один из множества карманов, и, как загипнотизированная, достает открывалку — она хочет вырезать дно, получить себе самодельное зеркальце. Чуть раскоординированными движениями она начинает открывать банку, но раздается внезапный шум прибоя (откуда-то сверху), на сцену падает растрепанная мокрая книга, Эйлин вздрагивает и режет палец. Из полуоткрытой банки на пол сыпется горошек. Все еще не выходя из транса, и все так же уставившись в покореженное зеркало, Эйлин подносит к лицу окровавленный палец и начинает «краситься», рисуя себе красным губы, румяня бледные щеки. За стеллажами появляется Кейт — Ольга Альбанова (в очередь играет Татьяна Колганова), одетая еще более эклектично, чем ее сестра — из под грубого мужского комбинезона виднеются слои кружев…. «Билли еще не пришел» — Кейт словно успокаивает постепенно приходящую в себя сестру. Этот этюд рожден непосредственно из фразы Эйлин «я ушибла руку о банку с горошком».

В финале же возникает единственная метафора надежды — красная рыбка, которую недоуменно вытаскивает Хелен из аквариума, стоявшего пустым весь спектакль. Вытаскивает после того, как зашедшийся туберкулезным кашлем Билли сплюнул туда кровь. И красная рыбка, трепещущая на белой руке Хелен, рифмуется с красными губами Эйлин в начале спектакля.

Эренбургу удается передать космическую степень неосознанности героев. Этюды, насыщающие спектакль, становятся символическим выражением этого мира, они проявляют не внутренний мир героев, не их взаимоотношения, но — атмосферу, в которой те существуют. Бартли, напоминающий придурковатого Гильермо из «Мадрида», взахлеб рассказывая о телескопе, который он хочет получить, изображает этот неведомый ему артефакт, припадая к полу и смотря в сложенные кольцом пальцы, не замечает, как постепенно он поднимает свой «телескоп» к голым ногам сестры и заглядывает ей под юбку… но это ничего не меняет, дерганная и женственная Хэлен (Мария Семенова) отвешивает ему стандартную оплеуху (не потому, что она привыкла к таким его выходкам, а потому, что любые границы размыты). Тетушки Билли льнут к Джонни Пустозвону (Вадим Сквирский), грубовато и трогательно соперничая между собой.

Калека Даниила Шигапова нежен и смешон, словно поломанный Пьеро из коллекции бородатого кукольника. Он просовывает руки сквозь проемы стеллажей, размышляя о поездке в Голливуд, будто тянется за своей невозможной судьбой. Но его путешествие (мнимое или настоящее) ничего не меняет. Этот герой Шигапова напоминает его же Маню из «Оркестра», когда, извиваясь всем телом, ерничая и причитая, протискиваясь между полками, читает «голливудский» монолог. Его искренняя, на грани истерики, вера в «красивые» слова отсылает и к последней роли актера — Раскольникову.

В спектакле желание героев вырваться за пределы острова остается только словами. Если Мадрид, в котором можно танцевать, существовал точно, в Город на «С» отчаянно верилось, в Москву уже с трудом, но все-таки хотелось верить, то здесь кроме острова Инишмаана ничего нет. «Все, что есть — перед тобой».