Вера Сенькина, Татьяна Джурова и Оксана Кушляева в разные дни прошли финский квест «Охота» в рамках фестиваля «Точка доступа» и делятся опытом

«Охота».
Арт-группа Toisissa tiloissa (Хельсинки, Финляндия).
Команда спектакля: Минья Мертанен, Эйя Ранта, Микко Лехтонен и Антти Халонен.

День 1.

Начало. Мы, участники квеста «Охота» финской арт-группы Toisissa tiloissa, проходим специальный тренинг. Нам рассказывают о тонкостях волчьих повадок: как правильно скалиться, выть и приветствовать друг друга дружелюбным скулением «у-ю-ю-ю». Две дамы не выдерживают и покидают наш «зверинец». Остальные, собрав волю в кулак, принимаются оттачивать звукоподражание. С тревогой мысленно прошу, чтобы в следующую минуту не пришлось ходить на четвереньках, а когда выпустят в город — потрошить городские помойки. Но все выходит гораздо безобидней.

Сцена из спектакля.
Фото — В. Фролов.

Финал. Обсуждение квеста. Мы, участники квеста «Охота» финской арт-группы Toisissa tiloissa, взахлеб (вялость и скепсис как рукой сняло) делимся друг с другом опытом волчьей жизни в городских условиях: как правильно выслеживать жертву, как сплачивает чувство стаи (а в нашей группе оно действительно было), особенно после долгих завываний в одиночестве, заглушаемых разъяренным лаем дворовых собак. То ли одичание нам к лицу, то ли каждый действительно получил необходимую порцию адреналина (мера вовлеченности в действие и определяет его дозу) вкупе с неплохой физической нагрузкой. Попробуйте впотьмах, по сырым газонам, среди гаражей и мусорных баков устроить соревнование в спринте.

Toisissa tiloissa в рамках своего проекта, конечно, не решается идти глубже, не рискует провоцировать в участниках подлинные инстинкты, и это объяснимо, поскольку игра грозит легко выйти за установленные границы. Эксперимент/квест остается в рамках безобидной игры на тему социального раскрепощения, легитимизации (на время действия) иного, отличного от общественных норм, способа поведения, срабатывающего как прием отстранения и выявляющего индивидуальные качества каждого из участников (умение сплачиваться, подчиняться, оставаться потерявшейся одиночкой, быть ведомым или вести стаю за собой).

Интересно другое — готовность погрузиться в эту игру тотально, о чем свидетельствует и та серьезность, и та ответственность, а также та степень ожиданий, с которыми к игре подошло большинство участников (моей группы). А это уже пример для любопытного социального наблюдения…

День 2.

«Охота» — превосходный личный опыт, который, как мне кажется, получил каждый из участников, примкнувших к стае в один из трех дней. Предложенная игровая модель — в течение двух часов вести себя по законам волчьей стаи — сработала как своего рода катализатор, стимул стать другим и открыть в себе «другого», незаметного нам самим в рутине социальных будней. Меньше всего в постскриптуме «Охоты» думаешь об игре, о театре. «Охота» — увлекательное исследование: себя и своего места в социуме, механизмов и стратегий, которые мы используем, незаметно для самих себя, в обычной жизни.

«Волка ведет голод, волки охотятся только стаей, — предупредила нас во время игрового тренинга на Новой сцене команда Toisissa tiloissa. — Ни один здоровый взрослый волк не в состоянии в одиночку завалить такое крупное животное, как лось». А значит, стая должна действовать сообща. Потом нас погрузили в автобус, отвезли на Охту, высадили в парке недалеко от метро «Новочеркасская», вручив каждому карту с отмеченной для него особой локацией. Именно там, каждый в одиночку, мы должны были вступить в игру — в 21.00 издать волчий вой. Услышать сигнал, идти на зов, найти других и сбиться в стаю. Подать сигнал в одиночку — это первый драматически конфликтный момент, момент дискомфорта, когда надо победить неловкость, выдать и обозначить себя в городском пространстве. Этот страх мне удалось, несмотря на социофобию, преодолеть довольно легко. Потому что страх остаться одному, вне игры, вне стаи — значительно сильнее.

А дальше — полтора часа в стае, в неустойчивом балансе между двумя, как оказалось в нашем случае, разнонаправленными интересами: быть общностью, социумом — и найти и загнать добычу. Полтора часа экшена и наблюдений — за собой и окружающими. И здесь, пожалуй, самое интересное в том, что, будучи внутри игровой модели, ты вынужден каждую минуту принимать то или иное решение — быть тебе ведомым или ведущим, быть убедительным и убеждать, вести и увлекать, будучи лишенным привычно-главного инструмента — человеческой речи.

Сцена из спектакля.
Фото — В. Фролов.

В отличие от животных (которые, как мы знаем, тоже не чужды игрового поведения) человек создан для того, чтобы законы нарушать. У нас свои инстинкты. Азарт, конкуренция, желание «вести свою игру», манипулировать окружающими зачастую заставляют забыть об общей цели.

Да, наша стая распалась. И возможно не последняя тому причина — лидерский конфликт, амбиции «вожаков» (кстати, по профессии режиссеров), смоделировавших свой личный квест внутри квеста. Мы потеряли половину группы и в этом смысле провалили квест. Но так уж водится, что в театре, в игре противоречие всегда интереснее консолидации. И в этом смысле игра удалась.

В сгущающейся темноте, под лай рвущихся с хозяйских поводков собак мы, воя, загнали «лося», а потом, сидя на корточках посреди какого-то двора, с нечеловеческим аппетитом пожирали его «плоть» — заранее припасенное печенье, хлебцы и даже сосиски. Но этому предшествовал другой любопытный момент. Когда измученный, потный, грязный и, если честно, потерявший надежду отыскать этого лося, ты, наконец, слышишь в отдалении звон коровьего ботала, то в этот момент в тебе действительно просыпается основной инстинкт — из последних сил, до звона в ушах гнать и преследовать добычу.

У тебя в руках карта Малой Охты и 15 минут, чтобы прийти в указанную на ней точку, а затем ровно в 21 час 00 минут издать одинокий пронзительный вой. За два часа до этого вместе с другими участниками спектакля «Охота» ты прошел ускоренный инструктаж, в процессе которого огромная палитра твоих языковых средств, целей, желаний, симпатий и антипатий, запутанных межчеловеческих отношений и сложносочиненных ролевых игр сузилась до минимума. Потому что теперь ты — волк. В твоем волчьем словаре всего пять слов, и у тебя две простые цели — соединиться со своей стаей и вместе с ней загнать лося.

Итак, «ты», то есть я — сама себе и зритель, и исполнитель, — несусь на свою точку на самом краю карты и, оказавшись на безлюдной баскетбольной площадке, смотрю на часы, жду 21.00… И начинаю выть. Таким же пронзительным воем мне отвечают две огромные собаки. Они появляются откуда-то из соседнего двора и бегут, но не ко мне, а в ближайшие кусты, чтобы обнаружить там притаившегося «натуралиста», девушку с фотоаппаратом. В этот самый момент я начинаю переход из человеческого мира в мир зверей.

Теперь я гораздо меньше наблюдаю за собой, больше действую. Ведь у меня есть цель — найти своих, а потому надо выть и прислушиваться, а потом бежать и снова выть. И так снова и снова. И мне не мешают ни засевшие в кустах «натуралисты», ни другие человеки, испуганно бегущие прочь. Когда я нахожу первого волка и нас становится двое, я будто бы еще на один шаг приближаюсь к своему волку внутри. Мой вой услышан, и мы трусим уже вдвоем, потом втроем, а потом соединяемся еще с одной группой и, уже задыхаясь от эйфории, бежим к оставшейся стае. И воем, воем, воем.

Сцена из спектакля.
Фото — В. Фролов.

Тут во мне снова просыпается наблюдатель. Мы расстались с группой не больше чем на полчаса, но пока искали друг друга, многие так же стали немного волками. Пока мы играем в особые волчьи салки, имитирующие охоту на лося, пока воем и рычим в парке Малой Охты, подавая таким образом сигнал к началу охоты, мы словно определяем свои роли в стае: волчата, вожаки, следопыты, старейшины, опекающие слабых, пассивная часть стаи, неуверенно озирающаяся в поисках «главного».

И вот когда структура нашей волчьей семьи только начинает складываться, в ней происходит раскол. Волкам не удается сразу взять след лося, он сбегает тихо, будто его и не было вовсе. И часть людей-волков тут же развоплощаются, волчье из них улетучивается, к ним возвращается человеческий скепсис. Другая часть волчьей стаи, нарушая условия игры, бросает уставших игроков и, набирая скорость, мчится в поисках лося. От этой ускоряющейся гонки отваливаются слабые и развоплотившиеся волки, но те, что бегут, те, с которыми бегу я, становятся все громче и злее. Мы бежим маленькой лютой стаей по следам, оставленным лосем, и от метки к метке уже оставлявшие силы снова возвращаются. В какой-то момент я замечаю, что рычу, чтобы бежать, рычу и тяну вперед правую переднюю лапу, готовясь схватить лося. И волки, бегущие впереди, тоже рычат, хрипят и фыркают в предвкушении близкой добычи.

И вот в темноте где-то впереди — звон лосиного колокольчика, и мы несемся на этот звук в темноте, призывая друг друга, по очереди догоняем лося, пятнаем его лапа за лапой, волк за волком. И после двух часов почти непрерывного бега и выслеживания удается поймать лося, положить ему лапу на плечо, позвать бегущих следом и смотреть, как он — эти плюшевые рога и театральный грим — оседает на землю и отдает нам целый рюкзак еды — свое символическое тело. Но не успеваем мы насладиться триумфом, как реальность выдергивает из игры криком женщины с собачкой: «Как вам не стыдно так орать, как вас земля таких носит!» А за ней появляется отставшая группа и тоже стыдит, что мы их не подождали. От забравшегося за шиворот чувства стыда волчья ипостась рассеивается, я возвращаюсь в запутанный мир взаимоисключающих правил и социальных обязательств, меня ведут туда стыд и вина, первородные человеческие чувства.