«Отелло (Бай бай)» (по мотивам пьесы У. Шекспира).
Театр ДООД ПААРД (Амстердам, Нидерланды).
Фестиваль «Балтийский дом»

Если кто не в курсе, Шекспир был большой оригинал: он писал комедии в стиле фанк. После просмотра голландской версии «Отелло» назвать сие высокой трагедией язык уже не повернется. Равно как и определить жанр просмотренного. Однако в виде фанки-комеди, построенной сплошь на актерской прихоти и фантазии, но без режиссерской руки и сублимации, или, если угодно, в форме стендап-комеди, сильно социализированной и юморной, история про мавра и его терзанья выглядит покруче любой трактовки любого авторского театра. Советский человек еще углядит в этом хулиганском перформансе, показанном в пространстве 91-й комнаты Балтдома, актуализированный и театрализованный вариант знаменитой отечественной киноцитаты, которая про «почему бы нам, товарищи дорогие, не замахнуться на великого нашего Вильяма Шекспира?..»

Вот голландцы и замахнулись, и оторвались по полной. Спектакль у них вышел клоунский (весь на репризах и в противофазе), занимательный, дерзкий и презабавный. Он и на редкость человеческий — в том смысле, что про людей. Обитатели его ведут себя и говорят так, как среднестатистические обыватели в курилке, в метро, на кухне или в офисе в обеденный перерыв. Но это не скучно и не мерзко — это ловко сделано и со вкусом отработано. Такого бы Шекспира нам, да почаще, в пику привычному серьезу и занудству. Жаль только, что показан голландский опус был однократно и на малое количество публики: нашим мэтрам и самовлюбленным мастерам культуры стоило бы причаститься, хоть бы даже и в принудительном порядке (однако же нет — замечены были великие театральные деятели лишь на открытии фестиваля, ознаменованном гениальным Някрошюсом).

Узнаваемость разговоров и поведения голландских актеров на площадке чем-то роднит «Бай, бай» с откровениями культового фильма «О чем говорят мужчины» и с творениями Евгения Гришковца, загнанный конек которого — близость к народу (дескать, вот стою я перед вами, простая русская баба, то есть, извините, мужик в данном случае) и декларативная святая простота. Есть в этом «Отелло» что-то и от нескладных, как подростки, но искренних эскизов отважных театральных лабораторий. А чувство внутренней свободы и нарочито нагловатая расслабленность (не путать с расхристанностью) демонстрируют, что высокое искусство, когда творится и «варится» за кулисами и якобы «от балды», вполне может быть на поверку чередой чисто рабочих моментов и банального соперничества творческих натур, переходящего в бытовую ссору с мордобоем, но на грани полного абсурда.

Сцена из спектакля.
Фото — Sanne Peper

Тут подпускают театрального дыма и играют в войнушку, когда россыпью — сабельки, шлемы, одежка защитного цвета и до кучи охотничьи витые рога. Тут немного театра теней, чуть-чуть пантомимы, этюдный метод и намеки на цирковые трюки. А что эти ребята творят с языком Шекспира — отдельная песня. Поделившие на двоих все роли в «Отелло» Куно Баккер и Гиллис Бишевель самолично перевели незабвенный шекспировский текст на разговорный голландский. А для гастролей и фестивальных показов в Европе — и вот нынче в России (а в планах у коллектива Нью-Йорк, и далее везде) — сделали еще раз адаптированный перевод обратно на английский: такой, каким разговаривают герои боевиков или даже, скорее, тарантиновских трэшей. Перевести это еще раз на нормальный русский выглядело бы как поток вроде «да ладно!», «огрести по полной», «у меня встреча», «вот блин» и, наконец, простецкое «пока-пока», обращенное к взревновавшему Отелло вместо литературного «прощай»… Самое прекрасное, что такой текст, произнесенный с чувством и к месту, действительно отлично «работает» и примиряет с действительностью фактически любой сюжет.

Кто бывал на репетициях (а среди фестивальной публики таковых большинство — в основном участников репетиционного процесса, конечно, а также примкнувших к ним наблюдателей и представителей критической массы), тому до боли знакомо это особое очарование предпремьерного момента, когда нащупывание характера персонажа перемежается у артиста то с самолюбованием, то с божественным упоением от процесса сотворения великого театрального чуда, а то и с вяловатым бытием ремесленника с мозолистой душой.

Современные школьники, дабы свыкнуться со скукой классики, обычно ленятся читать «кирпичи», но с удовольствием смотрят кино «по мотивам». От балтдомовского же Шекспира в голландском прочтении подлинный кайф, кажется, словили студенты, еще мало «Отелл» в жизни видавшие. Причем в основном студенты прибалтийские — те, кто, в отличие от наших, совершенно свободно владеют английским и кому не нужен оказался синхронный перевод ни на русский, ни на какой другой языки. У этих, запросто и демократично сидящих на полу юных зрителей с открытой всей и всяческой новации душою, и реакции были самые яркие, звонкие и ранние: в голос хохотали как раз в самый момент шутки юмора, безо всякого опоздания на чтение подстрочника (который, кстати, шел титрами в хрестоматийном переводе, за исключением моментов, когда артисты от текста отступали и принимались браниться и талантами мериться).

Пожалуй, самой правильной четкой реакцией на интерпретацию классического сюжета были реплики на выходе вроде «давно я так не веселился». Два часа безудержного веселья во время «бай-бай-просмотра» грешат разве тем, что играются если не на одной ноте, то всего в одной октаве, без полифонии, синкопирования и модуляции — смены тональности и акцентов. Развития не случилось: как зарядили игру в театр, так и держались, с кульминацией в бредовый, но гомерически смешной финал. Финальная же фишка была в том, что персонаж, до последнего умело маскировавшийся под технический персонал или затрапезного помрежа (олицетворение того самого представителя театрального закулисья — помощника режиссера, невнятные функции которого обычно сводятся к «найдите какого-нибудь режиссера и помогите ему»), затребовал участия в процессе. Он вылез на изрядно потрепанную площадку, явив собой дурную квинтэссенцию любительщины и провинциальности, и принялся примерять на себя актерство, чем окончательно примирил с убойной версией трагедии мавра в формате «кровищи» и хохмы.