О режиссерской лаборатории в Театре «На Литейном»

В юбилейный год Театр «На Литейном» решил провести свою собственную лабораторию под названием «Литейная перспектива» и пригласил для руководства этим непростым делом Олега Лоевского. Он же, в свою очередь, позвал трех молодых московских режиссеров осваивать историю петербургского театра. За слоганом проекта — «Переосмысляя прошлое, осознаем будущее» — кроется интересный принцип: режиссерам был предложен список пьес, которые уже ставились в театре за его долгую 115-летнюю историю и стали важной точкой в развитии театра. Так «Недоросля» и «Розу Бернд», которых выбрали Ярослав Жевнеров и Мурат Абулкатинов, на сцене Театра «На Литейном» ставил Лев Додин, а за пьесу «Похожий на льва», заинтересовавшую Артема Устинова, брался Кама Гинкас.

Сцена из эскиза «Недоросль».
Фото — Сергей Рыбежский.

Так сложилось, что все три материала были изначально поставлены в 70-е годы, и потому особенно интересно, что из внушительного списка наименований разных лет молодые режиссеры выбрали пьесы, интересовавшие театр в эпоху застоя. Притом что во всем остальном тексты не имеют ничего общего: три разные эпохи — XVIII век, советские 70-е и модернизм начала XX века; три разных жанра — комедия, мелодрама и драма, и три режиссерских подхода.

Желая найти точки соприкосновения с сегодняшней реальностью, режиссеры не пытались апгрейдить сами тексты пьес — события в них не только не приобретали современный хронотоп, но и сам язык драматургов оставался в целости и сохранности.

Пафосный слог тяжеловеса Фонвизина Ярослав Жевнеров поддержал классицистскими ходулями. Сохраняя авторскую специфику, старомодную громоздкость речевых конструкций и открытые выпуклые морализаторство и афористичность, режиссер еще больше подчеркивает их выспренной отстраненностью, искусственной «сделанностью» происходящего на сцене. Безэмоциональные тягучие реплики и статуарные позы актеров создают картины загробной жизни, из которой в будущем появится тупой бессмысленный тиран Митрофанушка.

Сцена из эскиза «Недоросль».
Фото — Сергей Рыбежский.

Градус жестокости будет повышаться постепенно, как в закипающем чайнике: архаичная диктаторша маменька (Мария Овсянникова), избивающая, судя по шраму на лице Софьи, не только слуг, но и домочадцев; запуганный, валяющийся в ногах папенька (Сергей Матвеев), который шарахается не только от своей жены, но и от сына; беспокойный и глупый Скотинин, прогуливающийся с хлыстом; и главный плод семейного воспитания — Митрофанушка в исполнении Павла Путрика. Ушедший в развитии не дальше трехлетнего возраста, этот бугай аполлонического сложения, одетый с иголочки пряничный божок, играет в пластмассовую игру-развивалку для младенцев, а через секунду методично и последовательно прикладывает Скотинина головой об пол. Раз десять подряд. Жестокая физиологичность отдельных деталей особенно ярко контрастирует с академически возвышенным чтением. Завоевание ступеней семейной иерархии оказывается, по сути, борьбой за власть. Так «Недоросль» превращается из комедии нравов в жестокую драму о насилии.

Сцена из эскиза «Похожий на льва».
Фото — Сергей Рыбежский.

Артем Устинов решает не менять регистр пьесы Рустама Ибрагимбекова и целиком доверяется его слову, что, кажется, приводит режиссера к результату, противоположному ожидаемому. Режиссер воссоздает типичную во всех смыслах советскость, которая на деле оказывается вневременной мелодрамой. Его герои существуют выпукло-эмоционально, много кричат и признаются в любви, и в целом созданы одноцветными картинками, смешными и милыми: главный герой, Мурад (Сергей Якушев), с лохматой шевелюрой и в унылом длинном свитере, немного смахивает на Пьеро. Его разнообразно-ноющие интонации высвечивают труса с первых же минут. Из-за слабо проработанного движения подтекста остается только следить за любовными перипетиями героев и не верить в них.

Не верить самонадеянному трусу Мураду, который даже погибает глупо, не понимать мотивов цепляющейся за него жены, не верить в отношения Лены (Виктория Чумак) и Рамиза (Максим Зауторов) — не верить ни во что, кроме ощущения бессилия в вакуумно-бессмысленной жизни, загнанной в три стремительно и неумолимо наступающих этапа, подсвеченных над сценой: любовь, семья, смерть. Признания Мурада в любви Лене, прикосновения к ней открывают кратковременную брешь в какую-то другую реальность, застывше-темную, экзистенциально пустую, ту самую настоящесть, в которую герой Сергея Якушева окончательно попадет только после смерти, оставшись лежать куклой с безвольной головой в луче прожектора.

Сцена из эскиза «Роза Бернд».
Фото — Сергей Рыбежский.

Текст Гауптмана также не претерпевает трансформации, но действие «Розы Бернд» переносится в абстрактное пространство. Мурат Абулкатинов оставляет сцену совершенно пустой, графически выстраивая столкновения между героями с помощью пластики и света. Четко выстроенные скупые мизансцены вскрывают внутреннее напряжение между всеми персонажами. В населенном мужском обществе всего две женщины — Роза Бернд (Александра Субботина) и миссис Фламм (Любовь Ельцова), любовница и жена. Социальная система зажала их в такие рамки, что обе они оказываются обездвижены, то есть буквально лишены воли: миссис Фламм наблюдает за изменой мужа из инвалидной коляски, а Роза практически не совершает движений. Героиня Александры Субботиной безвольна и лишена голоса, каждый, будь то отец, любовник, жених Август или случайный прохожий, желают использовать ее в своих целях. Ее кормят, как птичку, вишенками, одевают, как куклу и даже о свадьбе договариваются без присутствия Розы. Каждый шаг дается героине с трудом, ее ноги кажутся чугунными, а желание убежать из давящей реальности усиливается тревожно-пульсирующим саундом.

Молодые режиссеры не оборачиваются на опыт своих старших предшественников: сегодняшний день находит отражение в прошлом, однако никто из них не пытается реанимировать мумию. Во всех трех эскизах среда словно пропитана ядовитыми парами. Общество оказывается губительно и либо превращает человека в чудовище (как в «Недоросле»), либо постепенно уничтожает — напрямую (как в «Розе Бернд») или косвенно (как в «Похожем на льва»). Три абсолютно разные работы объединила общая атмосфера: бессилие, бесправность, закабаленность.