«Три высокие женщины». Э. Олби.
Ростовский частный театр «Человек в кубе».
Режиссер и художник Катерина Рындина.

Пьеса Олби в оригинале называется «Three tall women», спектакли по ней идут у нас с названием «Три высокие женщины». Но tall переводится и как «невероятные, таинственные, непостижимые»…

В ростовском спектакле играют три молодые актрисы: Валерия Василенко (А), Анна Кривонос (Б), Юлия Кидалова (В). Они, как полагается, достаточно высокие, но их героини — в большей мере непостижимые. Они называют свой возраст — иначе о нем не догадаться: women по имени А — 92 года, Б — 52, В — 26.

С престарелой дамой безрезультатно пытаются решить житейские вопросы сиделка и помощник адвоката. Она капризна, своенравна и не желает признавать никаких правил. Время для нее застыло — она не помнит, кто жив, а кто умер из ее прежнего окружения; она взнервлена, кокетлива, непредсказуема в поступках. Б и В снисходительны к ее экстравагантности, терпеливо возвращают ее из давних путаных историй в реальность.

Потом вы догадываетесь, что это внешний сюжет. Перед нами — одна женщина в разные периоды жизни. Актрисы одеты в одинаковые черные платья, волосы собраны в пучок. Все трое подкрашивают губы: В едва намечает легкий тон (скромница), Б делает их поярче, А наводит пылающий цвет.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

А все пытается надеть туфли на тонком каблуке, какие, видимо, носила в молодости. Она всюду таскает их с собой. Это уже не обувь, а фетиш — важный предмет из другого времени, который должен подтвердить возможность всех радостей, доступных ей тогда. Но туфли ей уже не по размеру. Б, видя ее тщетные усилия, легко и без проблем надевает ей туфли, но А сейчас же сбрасывает их: нет-нет, она должна сама! Она еще та, прежняя.

В движениях женщин есть нечто сомнамбулическое — они находятся в пограничном состоянии между реальным существованием и небытием, а воспоминания о любовных приключениях достаточно болезненны. Рассказывая о своей безумной, безоглядной любви, изменах и утратах, А заливается смехом, будто отгораживаясь им от боли. Все же ей хочется доказать, что это, несмотря ни на что, было счастье. Но от него, подернутого печалью, такое же впечатление, как от дорогого платья, уже траченного молью. Горячечные монологи главной героини вдруг поднимаются до такого градуса, что возникает подозрение: не примешивается ли к подлинному событию давних лет изрядная доля фантазии?

Спектакль Катерины Рындиной, словно порожистая речка, бурлит и клокочет. И если знать, что для Олби это не совсем выдуманная история, то понятно, что она не может быть повествовательной. Она о судорожно прожитой жизни. И о том, остается ли что-либо после нее. Впавшая в кому А уже бесплотна — это платье, разложенное на скамье. Б и В склоняются над ним в скорбном молчании.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Сценическое обрамление спектакля тоже скупо: некрашеная скамья да открывающееся с противоположной стороны за занавесом голое, безлистое дерево, неживое, выбеленное временем. Его сухие ветки скрючены, точно пальцы в экстатическом напряжении. В этой блеклой цветовой гамме слепит глаза фигура Смерти в алом платье.

Я бы назвала этот персонаж в исполнении Анны Щипакиной скорее Судьбой. Она приводит «трех высоких женщин» в мир и уводит в финале. В ее молчании есть тайна, однако завеса над ней приоткрывается уже в пластическом прологе (его автор тоже Анна Щипакина): не ищите логики в поступках людей, особенно женщин. Все в их судьбе невероятно, таинственно, непостижимо. Музыка же — от Вивальди до Морриконе, от классики до современного шансона — обостряет то чувство сожаления, которое всегда вызывают люди страдающие и по существу без вины виноватые. Этому чувству аккомпанирует и известная песенка «Tombe la neige» в исполнении Сальваторе Адамо про белое одиночество, когда «сердце одевается в черное»…