Каждый год в ноябре зрители в Старой Руссе и Великом Новгороде погружаются в творчество Федора Достоевского. Международный театральный фестиваль его имени проходит здесь уже тридцать лет. В этом году смотр спектаклей, поставленных по произведениям писателя, состоялся в 26-й раз.

В первые годы существования фестиваля его программа собиралась из камерных спектаклей, которые игрались в Старой Руссе. Это место было особым для Достоевского — здесь он проводил счастливые летние месяцы со своей семьей, здесь писал романы «Бесы», «Подросток» и «Братья Карамазовы» (сама Старая Русса стала прототипом городка, где разворачиваются события романа), здесь обрел единственный собственный дом, ставший после смерти писателя его музеем. Поэтому неудивительно, что именно Старая Русса стала местом, где зародилась идея фестиваля.

Шесть версий одного романа

Из того, что удивило на фестивале в этом году: в афише было представлено целых шесть спектаклей по «Преступлению и наказанию». В большой романной форме, конечно, всегда есть простор для режиссерского выбора и фантазии — какую линию из романа вывести на первый план, на какой идее или ключевой мысли сосредоточиться и каким образом ее развернуть.

А. Анисимов (Мармеладов). Сцена из спектакля «Последний поход Катерины Ивановны».
Фото — Сергей Гриднев.

В Старой Руссе сыграли три спектакля по «Преступлению и наказанию»: спектакль Новгородского драматического театра, в котором на первый план выведена история молодых героев — Сони и Родиона, Борисоглебского театра и драматического театра «Странник» из Санкт-Петербурга. Петербургский спектакль режиссера Владимира Уварова называется «Последний поход Катерины Ивановны». Кроме самой Катерины Ивановны слово дается и другим персонажам — Раскольникову, Соне, Лужину, Лебезятникову. Поначалу кажется, что спектакль похож на литературно-музыкальную композицию: в постановке много текста, который звучит под ненавязчивое музыкальное сопровождение, не так много собственно действия и лаконичная, почти скупая сценография из одних только наклонных мостков-дорожек.

События разворачиваются в обратном порядке, общая картина постепенно складывается из диалогов персонажей, в которых на первое место выходят философские размышления о человечестве, о боге, о судьбе женщины, о вине и искуплении. Режиссер уже не в первый раз обращается к творчеству Достоевского и так внимательно вслушивается, всматривается в текст, что даже хрестоматийные фрагменты в исполнении артистов его театра начинают звучать, будто ты их впервые слышишь — с вкрадчивыми, тихими интонациями. Особенно запоминается монолог Мармеладова (Александр Анисимов), который все первое действие молча сидит на авансцене как безвольный наблюдатель — такое сосредоточенное страдание и боль отражаются в его глазах, что ждешь, когда он заговорит, и его слова, произнесенные в финале спектакля, оставляют какую-то надежду.

В спектакле «Преступление. Сонечка» Великолукского драматического театра режиссер Юрий Печенежский вывел на первый план Соню (ее без аффектации, без юродства играет Александра Васильева) — человеческая трагедия разворачивается вокруг нее. В сценографии (художник Ольга Богатищева) подчеркнуто: история рассказывается про человека сегодняшнего — в красном квадрате-клетке заточен Раскольников (Денис Кучерявый), он в нем, словно в своем напряженном внутреннем мире, где происходит душевная борьба. Спектакль визуально лаконичен (созданию атмосферы помогает видеоарт Алексея Береснева) и современным театральным языком говорит о человеческом страдании.

Сцена из спектакля «Раскольников. Между тьмой и светом».
Фото — Сергей Гриднев.

Если в одних спектаклях режиссеры стремятся очистить текст Достоевского от всего лишнего, в том числе от смысловых наслоений, которые он приобрел, то в других все происходит наоборот. Так, в спектакле «Мышь в горохе» (это латинское выражение означает безвыходное положение и используется в криминалистике) театра Talk из Магнитогорска «Преступление и наказание» — скорее повод для спектакля, в котором режиссер Данила Сочков перемешивает разные тексты, от писем Дмитрия Лихачева и выступлений Андрея Сахарова до манифеста итальянских футуристов, причем через эти тексты обретают голос второстепенные персонажи романа.

Московский драматический театр им. С. Есенина представил на фестивале спектакль «Раскольников. Между тьмой и светом» (режиссер Ярослав Шевалдов). В темном пространстве сцены действительно происходит поединок между условными добром и злом, а местом поединка становится внутренний мир героя. Раскольников (Ярослав Шевалдов) и Соня (Анна Сардановская) появляются на сцене в припыленных, словно испачканных мелом одеждах, такая же белизна, похожая на седину, затронула и их волосы. Кажется, что герои находятся на каком-то пыльном чердаке, где собраны старые, потемневшие от времени вещи — треснувшие зеркала, потертые ширмы, деревянные табуретки.

Рядом с Раскольниковым практически все время присутствует Свидригайлов (Ильдар Аллабирдин), который в спектакле стал воплощением темной, мистической силы. Он — словно дьявол, поднявшийся из преисподней, но при этом почему-то в образе человека в котелке с картин Рене Магритта. Тут же возникают и яблоки — не только зеленые, как в работах знаменитого художника, но и красные, развивающие метафору искушения и греха. Свидригайлов при этом видится неким странником с чемоданом в руке (кстати, на чемодане тоже нарисовано яблоко), искушающим и словно зовущим за собой в какое-то сомнительное путешествие. И похоже, что в финале этой истории он все-таки не погибает, а скорее испаряется из реальности — возможно, лишь на время.

Сцена из спектакля «Записки из Мертвого дома».
Фото — Сергей Гриднев.

Виновные и безвинные в «Мертвом доме»

Тема преступления и наказания, вины и ее искупления в этом году оказалась в центре внимания фестиваля. Подтверждение этому — еще один спектакль, занявший значимое место в программе: «Записки из Мертвого дома» Краснодарского академического театра драмы им. М. Горького. Не так часто это произведение, созданное под впечатлением от всего увиденного и пережитого писателем за четыре года в Омском остроге, появляется на театральной сцене. Как писал сам Достоевский, этих впечатлений ему хватило на всю жизнь. Режиссер Дмитрий Егоров поставил спектакль большой формы, но воспринимается он как камерный. На сцене опущен пожарный занавес, который становится декорацией, и воспроизводящей стены острога, и создающей ощущение замкнутого мира, живущего по своим законам. На этой стене в квадратиках-клетках появляются проекции рисунков (их создал известный омский художник Дамир Муратов) и фрагменты свободной, настоящей жизни, которая остается для героев недосягаемой. Травинка, летящая птица, кусочек неба — в этих «приветах» из внешнего мира и надежда, и одновременно ощущение невозможности спокойной, гармоничной жизни в человеческом обществе. В эти моменты ощущаешь, что все мы оказались в мире, в котором гармония сломалась.

Для спектакля отобрано 13 историй, большую часть которых мы узнаем от рассказчика, чья роль становится в спектакле переходящей: вот один артист начал рассказ, а герой его повествования сидит на авансцене, совсем близко к первым рядам зрителей; на протяжении спектакля артисты меняются ролями, становясь то персонажами историй, то рассказчиками. Благодаря этому приему мы смотрим на каждого из персонажей как бы со стороны, осознанно отстраняясь и не подключаясь эмоционально к тем порой страшным и мрачным историям, о которых нам рассказывают. Дмитрий Егоров работает с документальным театром, и в этой постановке, основа которой — документальная повесть, успешно использует работающие в этом жанре приемы, неслучайно называя постановку «былью в одном действии».

Л. Всеволодский (Он). Сцена из спектакля «Кроткая».
Фото — Сергей Гриднев.

Человек смешной, кроткий, бунтующий

Фантастический рассказ «Сон смешного человека» в театре интересен тем, как на сцене будет представлено «путешествие» героя в другой мир. В Липецком драматическом театре актер Максим Дмитроченков, исполнивший главную роль и выступивший режиссером спектакля, эту историю представил как духовное странствие человека. Неслучайно в спектакле звучит интерпретация стиха «Грешный человече…», а герой на сцене переоблачается в белую рубаху странника. В лаконичной сценографии точно и эффектно работают подвешенные на веревках раскачивающиеся массивные камни, обозначающие траекторией своего движения границы созданного мира. В них же ощущаются и скрытая угроза, и внутренняя тяжесть на душе человека, который прошел путь после смерти и вернулся к жизни, взглянув на нее другими глазами. В финале герой Достоевского настроен решительно: он хочет идти и проповедовать добро и свет в мир. В исполнении Максима Дмитроченкова в это действительно верится, и сам спектакль звучит как высказывание-проповедь, идущее от сердца.

Совсем другой по настроению спектакль — «Смешные человечки» Театрального товарищества «Завод» из Владимира, поставленный по тому же рассказу (режиссер и художник Андрей Жигур). Автор идеи спектакля, актер Александр Аладышев, предстает перед зрителями человеком сегодняшним, нашим рефлексирующим современником, который ищет свое место в мире. Здесь уже не только «смешной человек» Достоевского, но и все мы отражаемся в нем — смешные человечки, запутавшиеся в самих себе в попытках разделить злое и доброе, в стремлении стать лучше, все время срываясь в пропасть.

Еще один «фантастический рассказ» Достоевского, представленный на фестивале в двух интерпретациях, — «Кроткая». В отличие от тонкого, подробного кукольного спектакля из Набережных Челнов (автор инсценировки и режиссер Ильгиз Зайниев), в котором история между двумя героями рассказана достаточно деликатно (кажется, что сюжет о молодой женщине, совершившей самоубийство из-за нелюбви в браке с мужем-ростовщиком, и требует такой деликатности), в «Кроткой» Сахалинского международного театрального центра им. А. П. Чехова все на пределе и на грани в проявлении страстей. «Кроткая бунтует» — этой фразой из повести Достоевского можно было бы описать происходящее на сцене, но бунтует не только Она (Анастасия Солдатова), но и Он (Леонид Всеволодский). На сцене — поединок между мужчиной и женщиной, в котором не может быть победителей и проигравших.

Сцена из спектакля «Братья Карамазовы».
Фото — Сергей Гриднев.

Режиссер Александр Агеев вытаскивает на поверхность все болезненное, противоречивое и неприятное, что есть в отношениях мужчины и женщины. История разворачивается в сложносочиненном пространстве, в котором среди массивной мебели со множеством деталей (подсвечников, лампочек, шкафов, чемоданов, бутылок) становится душно. Даже металлическая спинка кровати кажется клеткой, за прутья которой хватаются в порыве отчаяния Он и Она. Нагнетание тяжелой атмосферы происходит не только за счет сценографического решения, но во внутренней драматургии спектакля.

Одним из центральных образов и развернутой метафорой спектакля становится кукла — и та, что с самого начала на сцене (фигура погибшей жены, которая безвольным наблюдателем присутствует в течение всего действия), и многочисленные куклы, вываливающиеся из чемодана и спускающиеся с колосников… И сама героиня позволяет обращаться с ней, как с безвольной куклой, — но до определенной точки. Как определить эту точку невозврата — то, чем мучается герой и вместе с ним зритель?

Достоевский по-белорусски

Фантастика и мистика в произведениях Достоевского не просто существуют рядом с реальностью, но словно бы вписаны в нее. Такие мотивы «фантастического» в реалистичной истории возникли в двух масштабных спектаклях из Республики Беларусь.

Спектаклем «Братья Карамазовы» Национального академического драматического театра имени М. Горького из Минска открывался фестиваль в Великом Новгороде. Режиссер Ольга Клебанович определила жанр спектакля как «мистический детектив», в котором мы видим историю глазами Алеши (Андрей Сенькин). Он словно бы вспоминает, разворачивает цепочку событий, приведших к грядущему суду над братом Митей (Руслан Чернецкий). В сценической версии минского театра из сюжета романа выбраны известные, хрестоматийные сцены, из которых и складывается мозаика происходящего. Однако это порой мешает выстроить динамичную линию собственно «детективного» сюжета, в которой «мистики» добавляет выпущенный на свободу Черт (Дэвид Разумов). Сцены-воспоминания разыгрываются в замкнутом белом пространстве с прозрачной стеной, которая отсекает реальность от прошлого (сценография Александры Карнажицкой). Это стильное, вневременное пространство демонстрирует необязательность привязки сюжета к определенной эпохе, однако персонажи все-таки появляются в условно исторических костюмах, а приметой несколько старомодного, избыточного в своем стремлении добавить красивости театра становятся спускающиеся сверху церковные купола, луна и крест, возникающие в небе.

Сцена из спектакля «Сестры Достоевские».
Фото — Сергей Гриднев.

Минский областной театр из Молодечно сыграл в Старой Руссе спектакль «Сестры Достоевские» — исторический детектив по пьесе современного белорусского драматурга Егора Конева «Преступление и наказание на берегах Свислочи». Это единственный спектакль в программе, в основе которого не произведение Достоевского, а связанная с его именем история. Фантазия и вымысел в пьесе переплетаются с реальными фактами из истории рода Достоевских. В ее основе — события, произошедшие в XVII веке в Минском воеводстве, когда на территории родового поместья при загадочных обстоятельствах было совершено убийство его владельца шляхтича Станислава Карловича. Запутанное преступление расследует известный в то время земский судья Андрей Станкевич. Под подозрением оказывается все ближнее окружение убитого: Казимир — родной сын от первого брака, вдова Марина Карлович (в девичестве Достоевская) и ее родная сестра Раина Достоевская. Художественный руководитель театра, режиссер Валерий Анисенко создал живое, увлекательное действо с детективной и любовной интригой, которое удерживало внимание зрителей несмотря на то, что спектакль с незнакомым сюжетом игрался на белорусском языке. На замысел спектакля сработала и простая, но функциональная декорация — деревянные бревенчатые ворота, раскрывающиеся в разные стороны. Интересно, что персонажи этой истории своими характерами, импульсивностью и противоречивостью нет-нет да и напоминали героев, знакомых по романам Достоевского: то, показалось, мелькнула Настасья Филипповна, а то — следователь Порфирий Петрович.

От балагана — к ритуалу, от языка тела — к стендапу

Внимание к экспериментам с форматами и жанрами — одна из важных черт фестиваля Достоевского в Великом Новгороде. Так, в этом году интерпретацией «Игрока» в балаганном, ярмарочном духе удивил спектакль Евгении Тодоровой «Рулетенбург», поставленный в «Школе драматического искусства». В нем чего только не было: кажется, на сцене продемонстрировали все возможные трюки, катания на велосипеде и гироскутере до ярмарочного шествия… Бабуленьку в спектакле играет молодая актриса Анна Кузминская, существуя на стыке бурлеска и клоунады. Но несмотря на все это многообразие, яркость и веселость, героев словно затягивает в воронку, которая становится центром сценического действия. Кажется, что за этим уходящим вдаль коридором скрывается если не потусторонний мир, то какое-то пространство человеческих страхов.

Сцена из спектакля «Калейдоскоп разочарований».
Фото — Сергей Гриднев.

Ансамбль новой музыки Shakin’ Manas и театр буто OddDance из Санкт-Петербурга впечатлили своим «Калейдоскопом разочарований». Это перформативное действо было похоже на ритуал, в котором живая музыка переплетается с чтением текстов из первой части «Записок из подполья». Артисты-перформеры при этом совершают различные действия, от просеивания муки до танцев с камышовыми ветками, ритмично передвигаясь по кругу. А в это время в стороне от ритуального танца подает признаки жизни фигура, закутанная в коричневую бумагу… Спектакль погружает в состояние, близкое к медитации, и заставляет заглянуть в свой внутренний мир — прислушаться к своим внутренним ритмам.

Пластический спектакль «Идиот²» от перформанс-группы из Великого Новгорода «Омлет для любимой женщины» заговорил со зрителями языком ассоциаций. Основной мотив, возведенный в квадрат в названии, скрывает поединок двух сущностей в одной. В пластическом рисунке двух исполнителей, Антона Логинова и Михаила Васильева, можно считать сцены из романа — воспроизведенное в пластике соперничество князя Мышкина и Парфена Рогожина. Однако в целом у хореографа Яны Лебедевой получилось своевременное размышление о мужской природе вообще, о пересечении и неразрывности двух крайностей, о перетекании одного состояния в другое и об ощущении враждебности окружающего мира.

Актуальные темы ожидаемо прозвучали и в «Дневнике писателя». Публицистика Достоевского — интересное, даже увлекательное чтение, позволяющее услышать не спрятанный за сюжетом и героями голос автора и мысленно вступить в диалог с писателем. Актеры Школы лабораторных исследований теорий и техник театра под руководством Анатолия Васильева (Москва) и режиссер Михаил Милькис взяли несколько глав из «Дневника писателя» и попробовали разыграть их в формате дискуссии на заданные темы. Спектакль можно играть в любом пространстве, где возможно собрать зрителей словно бы на встречу некоего тайного общества (совсем как в «Бесах», фрагменты из которых и взяты режиссером в качестве «рамки»). В Новгороде таким пространством стало фойе филармонии, где зрители расположились среди массивных колонн, а актеры могли покидать импровизированное сценическое пространство и свободно ходить среди собравшихся.

А. Логинов, М. Васильев. Сцена из спектакля «Идиот&sup2».
Фото — Сергей Гриднев.

Разыгранное группой артистов представление можно назвать стендапом на актуальные темы. Поочередно каждый из них брал слово, затем присоединялся партнер и вступал в спор или поддерживал говорящего. Большая часть текста действительно взята из Достоевского — в том числе размышления о русском народе, о судьбе женщины и о войне. Провокационно прозвучали слова о том, что «человечество любит войну», и дальнейшее развитие этой темы с выкладкой вполне убедительных аргументов. Кажется, в этот момент среди зрителей возникло замешательство и желание поспорить. Но спектакль все же пошел своим чередом.

Была в спектакле и явная провокация. В финале актеры вынимают из аквариума большую рыбу (кажется, карпа), которая все это время была безмолвным свидетелем происходящего. Ее удерживают несколько пар рук, рыба бьется об пол — в тишине звуки борьбы за жизнь звучат жутко. Наконец зрители начинают возмущаться и требуют запустить рыбину обратно в воду, чем все и заканчивается. Провокация, видимо, задумана как своеобразная — и довольно жестокая — проверка зрителей на гуманность: способен ли еще сегодня человек встать на защиту беззащитного живого существа?.. Оказывается, способен — но вряд ли стоило доказывать эту мысль, демонстрируя жестокость, подаваемую как шутка. Однако, внимание к человеческой природе во всем ее противоречии и порой странности — то, что звучит во всех произведениях Достоевского и объемно, выпукло проявляется на театральной сцене. Даже в такой гипертрофированной форме.