«Машина едет к морю». Пьеса «Алекса фон Бьёрклунда».
Театр «Особняк» и Театральная мастерская АСБ.
Режиссер Алексей Янковский.
К этому морю, заметим, театр едет все годы своего существования особняком. Пьеса екатеринбургского автора, скрывающегося под затейливым псевдонимом «Алекс фон Бьёрклунд», таким образом, оказалась «по пути». Очень небольшая площадка тут — попытка свободы, художественной и человеческой. Маленькая сцена, как уже приходилось говорить, разверзается целыми мирами. Попытка свободы честная, без лишней наивности и позы. Потому-то парадигма экзистенциального абсурда неизбывна и непреодолима в постановках этого театра. Органична, одним словом. Хоть классики Беккет или Ионеско, хоть новейшая драматургия, хоть композиции по Чехову и Достоевскому. Первые давно и решительно (тогда это было открытием) привиты современному сознанию актера и зрителя. Большая традиция просвечивает сквозь любой материал свободно, минуя ложную многозначительность. Артистизм актеров «Особняка» — Дмитрия Поднозова, Натальи Эсхи, Алисы Олейник — и состоит в экзистенциальной иронии, ноте высокого абсурда, — с каким бы материалом они ни выходили к зрителю. Их мир объемен, существует в разных жанрах, в разных фактурах, ведь режиссура здесь входит в резонанс с артистами, с пространством.
Алексей Янковский в компании «Особняка» давно свой. Пьесу Алекса фон Бьёрклунда он поставил в екатеринбургском театре «Волхонка» год назад (автор принадлежит уральской школе). Сюжет о трех недотепах (говоря словом Фирса) или высокий абсурд, отчаянная попытка преодолеть «тошноту» бытия? Что такое это трио персонажей: слепой Старик, аутичный Мальчик, простодушный до ужаса Дворник? В «Особняке» (в отличие от «Волхонки», судя по прессе) у этого трио есть опора, как в музыке бывает бас профундо. Это Мальчик Виктор.
Д. Поднозов и А. Олейник в сцене из спектакля.
Фото — А. Осташвер.
Его играет Алиса Олейник. Актриса пришла в драму из DEREVO и АХЕ, пластическая изощренность ее существования на сцене известна. Здесь Мальчик сидит на низком стульчике и сосредоточенно рисует что-то, хотя зрители еще только занимают свои места. Пластический рисунок «свернут» до абсолютного минимума, но это партитура. Сосредоточенность персонажа и артистки воздействуют сильно, зал не расслабляется ни на минуту. Виктор достает карандаши из пакета, выбирает нужный. Это действия ребенка — и это театральный ритуал. Смысл его «вырисуется» к концу действия. Мы не видим, над чем именно трудится ребенок, зато видим минималистичный и крайне выразительный рисунок его действий, видим и слышим, как ложатся штрихи на бумагу. В этом занятии проходит большая часть сценического времени у героя Алисы Олейник.
Дмитрий Поднозов начинает свою партию с высокой ноты гнева и отчаяния, давно владеющих его персонажем. «Виктор! Ты где? Говори со мной!» — слепой Старик с огромным трудом пробивается сквозь всепоглощающую сосредоточенность Мальчика. Те односложные реплики, что Виктор редкими квантами посылает вовсе не деду — в пространство, одновременно яростны и обесцвечены, что входит в жуткое противоречие со словами: «Солнце. Я рисую Солнце. Солнце красное». (Или: «Тушеная капуста. Капуста!») Нужно сказать, что эти реплики у Алисы Олейник — такие узнаваемо детские в своей безапелляционности — ухают в сценической тишине, как те самые, от Мейерхольда, «капли, падающие в глубокий колодезь».
А. Хропов, А. Олейник, Д. Поднозов в сцене из спектакля.
Фото — А. Осташвер.
К интересно спланированному постановщиками голосоведению надо еще прибавить фрагмент радионовостей, синхронных дню текущего спектакля. Он вписывается устрашающе идеально. И вот, наконец, на сцену является третий персонаж, Дворник (Анатолий Хропов). Устанавливается трехголосие: упомянутое гомерическое простодушие Дворника, приходящего к соседям со своей ежедневной тушеной капустой, изливается в тщетной попытке противопоставить простую обыденную логику смурной паре соседей. Но где ему! Он срывается, посылает в нокаут Старика. Алиса Олейник пытается спустить рукава — Мальчик не хочет прикасаться к дедушке руками. Но это и блестящий пластический этюд, предваряющий катартический, в самом деле, финал.
Вот уже все понимают ужас своего положения в этом замкнутом, как ловушка, мире, вот уже они решают отправиться на машине, едва ли не той, что нарисовал Виктор, к морю. Мальчик уже готов, он оделся! За рулем будет слепой Старик. Смешно. И вот все трое остаются на месте. Но это новый виток их отношений. Они уже вырвались. Они вернулись к той же точке все-таки другими.
И правда, путь, поиск пути — ключевое в лексиконе «Особняка». Интонации этих путешественников не обманывают — за то и любим. Движение в сторону от проповеди, пафоса — за ним и ходим на Каменноостровский.
Сегодняшняя молчаливая мизансцена финала действует очень сильно — примиряет стилистический разнобой, который, конечно, скоро уйдёт. Последние минуты действия похожи на хрупкую арку, спустившуюся из «Валентинова дня» Алексея Янковского в театре на Фонтанке. Та же ситуация открытости космическому гулу, волнам барочной музыки. И ещё более щемящий вопрос: а ждут ли нас там — на Марсе ли, или у моря? Заодно — и в цветущем каштанами Киеве Аллы Соколовой, чьи «Фантазии Фарятьева», наверное, окликает текст Алекса Бьёрклунда помимо очевидных параллелей с Беккетом.
Алиса Олейник дышит в пространстве «Особняка» всё свободнее от спектакля к спектаклю. Поразительна интуиция Янковского в отношении актрис. Жест Виктора, разметавшего по лицу волосы, прежде, чем застыть в финале, полон какой-то вакхической силы — и окончательно стирает с роли приметы возраста, пола. Кажется, к взмаху этих прозрачных рук и устремляется полуторачасовая композиция. Трое странников, замерших на пороге. «…покидая эту землю, обещали мы, Что на Марсе будут яблони цвести»
Спектакль Алексея Янковского «Машина едет к морю» поставлен по одноимённой пьесе Александра Бьерклунда это история, построенная о слепом старике, его внуке мальчике-аутисте и их соседе живущие в маленькой квартире. Драматург Бьёрклунд известен своим экзистенциализмом взглядом на мир, он помещает этих людей в маленькую квартиру, где то на окраине города. В этих четырех стенах он создаёт замкнутое, изолированное пространство, оно практически идеальное место, где разворачивается человеческую драму в стиле театра эгзистенциального абсурда. Герои «Машина едет к морю» живут в маленькой квартире и здесь это особое пространство, оно существует обособленно, вне временных рамок и географических координат, в этом месте время остановило своё течение, а люди изолированы от всего мира. В спектакле их изоляция не является объектом мрачной любования этой жизнью отверженных, в пьесе этот мир открывает зрителю эти особенности постепенно через раскрытие персонажей драмы. Они возникают перед зрителями как люди, живущие в сложной и многомерной системе координат, в которой много условностей, они возникают и раскрывают свой внутренний постепенно в этом невероятно экспрессивном сценическом пространстве. Образы, в которых тандем голос и пластика раскрывается невероятно ярко. Это особенно ярко это воплощено в образе слепого старика (Дмитрий Поднозов) человек, живущий в пространстве черного мрака, он хочет быть услышанным и это провоцирует его на конфликт с окружающими. При всей конфликтности ситуации, его образ воплощён без агрессии, в нём нет озлобления на весь окружающий мир, его конфликт это проявление его желания быть принятым и услышанным окружающим, но в этом бунте он принимает реальность замкнутого пространства, из которого для него нет выхода. Люди, которые разделяют ним это изгнание, живут в своих системах координат, между их системами (на первый взгляд) нет никаких возможных точек взаимодействия и пересечения интересов. Образ мальчика аутиста (Алиса Олейник), так же воплощён в очень сильных красках экспрессии, он человек живущий вектором эмоций направленные внутрь, внешне он практически безучастный и он практически лишён динамики. В «Машина едет к морю» этот персонаж , где актёрская пластика в тандеме с эмоционально яркой голосовой палитрой создаёт образ человека живущего в своём мире, выйти из которого заставляет его только сильные потрясения. Третий персонаж спектакля их сосед (Дмитрий Хропов), который приходит каждый день позаботиться о слепом старике и мальчике, его образ особенно ярко передаёт экзистенциальное видение человеческого существования закованного в замкнутом пространстве. В спектакле он человек скованный кандалами обстоятельств, где он осознает безисзодность что для него выхода нет, он такой же узник этого пространства как люди, о которых он должен заботится. Он также как и все хочет вырваться из оков комнаты вне времени и пространства, но он вынужден принимать безвыходность этой ситуации и парадигму эгзистанционального существовании. Спектакль «Машина едет к морю», раскрывает перед нами драму человеческого одиночества, это драма людей жаждущих быть услышанными и замеченными остальным миром. Эта ситуация раскрытая в этой драме вполне современна для нашего современного общества и в наш динамичный век информационных технологий, мы все стараемся огородиться от всего мира, жить, не замечая всего того выводит нас из зоны комфорта и нарушает удобство нашего существования. Спектакль Алексея Янковского даёт нам возможность, познав эту трагедию, окинуть взором всё вокруг и попытаться увидеть этих людей, закованных в кандалы безысходности, жаждущих быть услышанными и замеченными в джунглях большого города или где то там, на полпути в никуда. Однако «Машина едет к морю» — это оптимистическая трагедия, не по жанру а по сути, так как она даёт надежду, что посмотрев этот спектакль мы станем немного более внимательны и более человечными к тем кто ждёт своей возможности сесть в машину, которая увезёт их из холода одиночества к тёплому морю жизни.