«Друг мой». К. Стешик.
МХТ им. А. П. Чехова.
Режиссер Петр Шерешевский, художники Марина Моторная и Степан Лысенко (Staruha 2.0), композитор Ванечка («Оркестр приватного танца»).

Первая постановка пьесы Константина Стешика в МХТ имени Чехова. Первый спектакль Петра Шерешевского в этом театре. Первая работа Шерешевского с текстом Стешика. Необъяснимо, как это не сошлось раньше. Все перечисленные любят и умеют выстраивать сложные интеллектуальные драматические психологические игры.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Драматург (как ему свойственно, у него в другом тексте и Голова сама по себе была главным действующим лицом) требует азартного подхода к сценическому решению. Что пьеса, по жанровому определению, «моно», как бы монолог, рассказ — это для современного театра пустяковое препятствие. Шерешевский разворачивает на сцене симфонию (тут жанр такой — «симфония»). Играют и поют музыканты. Рисуют на проецируемой на экран плоскости художники Марина Моторная и Агафья Бит-Гармус, так конструируется визуальность происходящего (хм-м-м… происходящего или воображаемого — другой вопрос, про это речь пойдет ниже). Перформеры обмениваются репликами то от первого, то от третьего лица. Музыканты становятся артистами и произносят реплики. В некоторые битловско-психоделические моменты танцуют все. Как будто зрелище техно-барокко XXI века. Но нет.

Абсолютная аскетичность одежды: музыканты и перформеры главных ролей — в филармонических концертных костюмах. Графика нарисованной реальности — черно-белая. Контуры фонарей, машин, домов. Контуры людей, вторгающихся в сюжет. И — очень эффектно! — поверх видео реальных изображений лиц главных героев художницы добавляют морщины, меняют черты физиономий, и вот: «живые» реальные лица превращены в монохромный карандашный рисунок. Режиссер использует множество средств театральности для развоплощения истории, которая могла бы показаться на поверхности житейской. Она, конечно, житейская, но если ее немного расфокусировать…

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Персонажи Стешика в этот конкретный момент бродят по ночному городу (чтобы стрельнуть сигарету) и впутываются в приключения, цепляющиеся одно за другое, как будто незначительные, неизбежные — и вдруг складывающиеся в загадочную последовательность. И тут подумаешь про другое измерение времени, про философское понятие пути, про то, куда он неотвратимо ведет. Это свойственно драматургии Стешика: он позволяет своим героям слышать гул другой реальности, он подает им знаки небытия. Притом никакого символизма, никакой инфернальности, никакого «дао», никакого дзена. Вроде, никакого.

Жанр, строго говоря, комический, в ситуациях полно клоунады. Конечно, клоунада специфическая: первое приключение друзей в этой пьесе (драматургический триггер) — когда они наталкиваются на лежащего человека, то ли живого, то ли нет, то ли они найдут способ его спасти, то ли… Ну и однажды у одного из друзей при встрече с контуженным незнакомцем вырвалось для того обидное «земную жизнь пройдя до половины…», за что он получает по морде, за что потом дает в нос…

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Повторяю: никакого Метерлинка, никаких аллегорий, мужик с пистолетом — просто мужик с пистолетом (хватит и того, что агрессивный, готов убить за то, что разбудили воем автомобильной сигнализации), женщина из дворницкой подсобки — просто женщина из дворницкой подсобки, которая принимается кормить, поить растворимым кофе, обрабатывать раны, в общем, спасать затерявшихся идиотов. Стешик умеет создавать мерцание простого текста. Видишь монтаж аттракционов, а чувствуешь что-то похожее на библейский эпос. Понимаю, это выглядит пафосно и банально, но не могу сказать иначе: быт тут приготовлен под соусом бытия. Или, скорее, наоборот, бытие под соусом быта.

П. Шерешевский находит свой собственный способ осмысления текста, скрытого внутри текста слышимого и видимого, без многозначительности — через эксцентрику, театр художника, через перформативность. В игре скрывается больше смысла, чем в рассказывании правдоподобной истории, и нарисованная карандашом фигурка может летать там, где человеку быть не придется. Тех, кто участвует в сценическом действии, точнее назвать перформерами, чем актерами в академическом смысле (хотя играющие друзей Павел Ворожцов, Дмитрий Хориняк и играющие с ними Ольга Воронина, Иван Дергачев, Алексей Кирсанов — успешные артисты академического МХТ).

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

В данном случае это комплимент, признание сложности задачи: чтобы так играть, надо слышать ту «симфонию», которая обычно заглушается житейскими звуками. Притом никуда не исчезает пронзительная человеческая история про людей, у которых никого нет, и подступает старость, и можно вляпаться в ситуацию, когда надо кому-то спасать жизнь, и когда ты сам на ее границе, или уже…