«Дети у власти». По пьесе Р. Витрака «Виктор, или Дети у власти».
Новая сцена Александринского театра.
Режиссеры и сценографы Николай Рощин и Андрей Калинин.

Помните такие красивые, румяные, кажется, польские яблоки с наклейками, покрытые тонким слоем воска?

Спектакли Николая Рощина тоже ровные, гладкие и не портятся. Как бы режиссер, начиная с «Ворона», ни убеждал, что все тлен и внутри копошатся могильные черви.

Роже Витрак написал свою пьесу, считающуюся эталоном сюрреалистической драмы, в 1928-м. Когда Антонен Арто ее поставил, был скандал, и пьеса сошла с репертуара «Комеди де Шанз-Элизе» через несколько представлений. Специалисты пишут, что автор, с одной стороны, стебал буржуазное общество и чувствительные пьесы, с другой, воткнул пару булавок в бывших коллег-сюрреалистов и Брессона, выведя того в безумце месье Антуане. Однако у авангарда даже еще больше шансов стать музейным, чем у «классической» пьесы. Наверное, потому, что он питается отрицанием предыдущих культурных эпох и ценностей. Поэтому авангард нельзя реконструировать, его можно только переизобрести.

На Новой сцене Александринки на небольшом возвышении — модель театра. Красные бархатные занавесы, в щели между ними, на металлической платформе Ведущий (Андрей Калинин) рассказывает нам о сюрреализме, о спектакле, где мы сможем поразмышлять «о своей природе и хрупкости жизни». Ведущий читает торжественно, музыка звучит похоронная. На словах «пьесу поставил Арто» платформа рушится, лектор падает, путаясь в занавесах. Шум, неразбериха. Появляется суетливый молодой человек, представляющийся Режиссером (Алексей Демидчик). Он объясняет, что теперь в силу технических обстоятельств они не могут показать нам спектакль целиком, но покажут видеоматериалы, записанные актерами в репетиционный период.

И. Дель (Виктор), Е. Немзер (Эстер).
Фото — A. Blur.

Ура, Николай Рощин и Андрей Калинин! Они читали «Балаганчик». Они разрушили театральную иллюзию и теперь будут деконструировать пьесу.

В квазидокументальных актерских интервью объектом насмешки становятся «святое актерское искусство», «школа», в которой артисты собираются создать «сложные противоречивые образы», штампы актерского дискурса. Крупным планом партнеры Илья Дель и Елена Немзер, играющие в спектакле 9-летнего Виктора и 6-летнюю Эстер, разбирают пьесу, природу противостояния детей изолгавшимся взрослым, говорят об «искренних слезах счастья, которые мы переживаем с моим дорогим партнером Ильей», а Елена Немзер говорит, что испытывает стыд от того, что играет 6-летнего ребенка. Олеся Соколова с восторгом рассказывает о «предэтюдах», которые они делали со Степаном Балакшиным в гостинице Таллинна, где «они обнажились… до конца», чтобы лучше понять природу отношений, связывающих их героев; Анна Селедец (Горничная) говорит о том, что ее роль — тонкое сочетание «похоти и набожности», «набожности и похоти» и т. д. и т. п.

Сцена из спектакля.
Фото — A. Blur.

В этом есть логика, смысловые продолжающиеся ряды. Витрак в своей пьесе, где одна буржуазная семейная пара приходит в гости к другой, все вовлечены в адюльтер и т. д., ниспровергал мещанскую семейную драму с удобоваримой моралью, «язык» этой драмы содрогался в агонии, давая сюрреалистические всходы. Спустя 20 лет Ионеско воспроизвел эту модель в «Лысой певице» (фигуры Служанки и Генерала, ставшего Пожарным, дублируются), но у него действуют не персонажи, а языковые конструкты, схемы. У Рощина, ставящего Витрака через Ионеско, актеры разыгрывают пафосные актерские штампы — бытовые и профессиональные, «я» в предлагаемых обстоятельствах роли, этюдного анализа и т. д. и т. п.

Дело в том, что видео и крупные планы — опасная штука. Они разоблачают актерский «жим». Подделка под документ могла бы быть чуть более тонкой. А здесь мертвечина разыгрывается через мертвечину, и комический эффект обнуляется. Остается капустник, усилие казаться смешными.

Тоньше других, на мой вкус, работает Елена Зимина. Потому что вкладывает в образ стареющей, «не у дел» актрисы разом и истовость, и самоиронию. Сцена с нею вообще хорошо поставлена. Камера «подлавливает» актрису на улице, спешащую на репетицию с гигантскими продуктовыми пакетами SPAR в обеих руках. Не расставаясь с ними, она объясняет драму своей героини, которая «старая, толстая и хочет вернуть мужа», и тут в кадр врывается красавица Елена Вожакина на черном (допустим) «лексусе», чтобы заявить, что они «все должны играть через надежду», и, взвизгнув тормозами, уезжает.

Еще есть видеоскетчи, напоминающие японское анимэ, где Виктор и Эстер сначала спасают Спасителя, едут с ним в автомобиле, а преградивший им дорогу Генерал в треуголке и аксельбантах (Сергей Мардарь) вспарывает Виктора саблей. Позже Эстер съедает в лесу медведь.

Между видео — сцены из пьесы. Виктор разбивает вазу о голову Горничной. Эстер с бантом в белокурых кудряшках и Виктор с трехдневной щетиной с жаром принимают решение разрушить мир взрослых. Степан Балакшин и Олеся Соколова разыгрывают салонные страсти, сдирая друг с друга кальсоны, чулки и парики. Статная красавица Ида Мортемар Елены Вожакиной протяжно пердит (если что, то это не режиссер так поставил, а Витрак написал) с самым страдальческим выражением лица. Андрей Матюков после долгих видеопредуведомлений коллег о том, что «я не знаю, как он это делает», «Андрей вернул мне веру в искусство», появляется в антураже алхимической лаборатории, по которой он в образе тронувшегося умом афганско-чеченского пенсионера разъезжает в инвалидной коляске, круша все на своем пути. Меж тем, его текст, в котором герой, письмом рассказывающий жене о подготовке самоубийства, разом и жив, и мертв, — действительно маленький сюрреалистический шедевр.

Что становится объектом авторской иронии? Конечно, старый театр. Хочется спросить авторов: где они у себя в Александринском театре и вообще в Петербурге в последний раз видели «старый театр»?

И. Дель (Виктор), А. Селедец (Горничная).
Фото — A. Blur.

Что в сухом остатке? Любимая Рощиным некрореальность, гран-гиньоль. И артисты разыгрывают его бодро, как бы опровергая способом существования весь тот пафос «святого служения», который они нагнетали интервью. В финале первого действия персонаж-режиссер объявляет, что им удалось все наладить, и потому во втором действии мы уже можем увидеть спектакль, как он был поставлен. Здесь главным элементом становится кровать, куда вслед за супругами Помель наваливают мертвых и живых женщин; где Антуан Помель читает жене Grand Leroux с ответом Клоделя сюрреалистам и энергично подтачивает семейное ложе рубанком под «Раз морозною зимой»; где Елена Немзер появляется мертвая в тим-бертоновском гриме, чтобы процитировать свой же текст из «Ворона» про разложение, землю и червей, а Виктор поливает всех сверху жидкостью из ночного горшка; с фальшивым финалом, где г-жа Помель произносит морализаторский текст о раскаянии, прощении и возвращении всех на путь семейной добродетели, с ненастоящими цветами и поклонами артистов. В финале Виктор карабкается на огромную пластиковую пальму оранжевого цвета, падает, вымазываясь в глинообразной жидкости, и все семейство Помель засыпает в своей кровати вечным сном. А над зрительным залом летит и пердит человекообразный манекен Мадам Смерти — Иды Мортемар.