«Кукольный дом». По мотивам пьесы Г. Ибсена.
ЦЕХЪ театр.
Режиссер Владимир Юров, художник Анастасия Копылова.

Когда в спектакле Владимира Юрова в Норе просыпается Нора, невольно задумываешься: а понимает ли режиссер, какое чудо все-таки случается на сцене? Понимает. Но добивается этих чудес слишком упорным трудом. Нора (Анна Христич) должна предстать перед зрителем как бы «белочкой», «певуньей-пташкой», а вместо этого получается какая-то «ириска» — приторная, намертво склеивающая зубы, а в худшем случае и вызывающая кариес.

А. Христич (Нора).
Фото — Алена Садырина.

Примиряет с ощутимой фальшью — а совсем не гротеском, на который, кажется, режиссер надеется, — поразительное лицо Норы. Этому лицу не свойственна экстатическая экзальтация. Эта Нора как будто сошла с портрета кисти то ли Боровиковского, то ли Гейнсборо. Но, в отличие от девушек с полотен, светящегося умиротворения героиня Христич оказывается насильно лишена. Ведь будь она спокойна, о, как легко она могла бы хранить свою тайну! И ни один Крогстад в мире не смог бы ее шантажировать.

Кажется, режиссер прекрасно знает, насколько выразительно лицо актрисы, поэтому так долго заставляет ее метаться по сцене в припадках. То, как представляется роль Норы в браке, бесчеловечно — особенно спустя целый век после написания пьесы с ее весомой ролью в феминистском дискурсе. Остро воспринимается эпизод с горстью мелочи, брошенной жене как величайшее благо и вызывающей у нее неистовый восторг. Ирония и способность режиссера к воплощению на сцене гэгов не отменяют частую тяжеловесность его юмора. На образ тоталитарно-ласкового мужа подобные шутки работают прекрасно, но всему остальному спектаклю «не идут». Хотя, может, именно они объясняют запредельную экзальтацию чувствительной и тонкокожей Норы. Она реагирует на все, остро воспринимая любую эмоцию, которую испытывает другой, все происходящее отражается на ее лице. Бурные реакции сменяют друг друга, в то время как сам пудрово-телесный монохромный образ героини сливается со всей обстановкой дома цвета слоновой кости. Получается, женщина в доме Хельмера — это мебель… Предмет роскоши. Отражение владельца.

Торвальд Хельмер (Богдан Гудыменко) — абьюзер. На этом, в общем-то, можно закончить его описание. И он в своем никак не развивающемся образе домашнего тирана намного более современен, чем «прогрессивная» в финале Нора. Больше века прошло, настроения общества слегка «подвинулись». Или нет?

А. Христич (Нора), К. Плотников (Доктор Ранк).
Фото — Алена Садырина.

Каждый герой в этом спектакле имеет свою краску, передающую то ли настроение, то ли эмоциональное состояние. Фру Линне (Любовь Островская) вползает на сцену, сгорбившись под черным кожаным плащом, очевидно контрастирующим со светлыми одеждами Норы. Она сбрасывает со старой знакомой ее «кожуру» и видит усталую женщину в горчичных колготках и блекло-синем платье. Вместо «здоровенного» (то есть слишком здорового и распространившегося по всему лицу) румянца, свойственного Норе, у фру Линне голубая полоса вокруг глаз, напоминающая маску Зорро. И от этой фру Линне можно ожидать резкого воинственного выпада, особенно после ее перевоплощения. Получив работу с помощью Норы, она расцветает и так и дышит энергией обновления. Распускаются цветочки на блузке, а горчица превращается в малину. Грядут перемены.

Фру Линне, конечно, очень подходит Крогстад (Андрей Чулков), хоть он и скрывается под маской красных слез. Чулков на сцене гармонично «труффальдинит» — удачнее, чем в спектакле «Любовь к трем апельсинам». Вместе с режиссером они создают пластическую партитуру роли, которая дает возможность этой маске повернуться к зрителю разными сторонами. Особенно удается артисту сцена опьянения, в которой оно передается небольшим фрагментом труднопроизносимой для героя речи, а дальше выражается только в пластике. Как бы с трудом справляясь с руками, ногами и шеей, Крогстад, наоборот, начинает парить по сцене, постепенно ощущая собственную свободу.

Трогательно представляет на сцене своего героя — доктора Ранка — и Константин Плотников. Актер точно находит нужный жест, азартно управляется с костылем, а позже и с инвалидной коляской, наделяя свои сцены трагикомическим настроением. Он и правда настоящий друг для Норы, этот доктор Ранк. Но то, что он ей «не пара», также очевидно. Румянец Норы хоть и не назовешь естественным, но он говорит о здоровье. С лиловым лицом Ранка можно смело рекламировать средство от простуды. Есть в гриме к этому спектаклю особенный мотив театральности, поскольку автором «дизайна лиц» является Анна Селиванова, которая играет в этом спектакле служанку в доме Норы и Торвальда. Она лишена всякого «антуражу» и выходит на сцену, только чтобы расставить пакеты с подарками, забрать раскиданные Норой листы бумаги и карандаши, а потом один раз поправить фирменный румянец главной героине. Служанка Анны Селивановой служит не Норе, а театру. Но как-то робко.

Сцена из спектакля.
Фото — Алена Садырина.

А вот Владимир Юров — явно режиссер, работающий крупными мазками. Он всегда делает очень точное распределение артистов на роли. Он доводит пластическую выразительность каждого актера до слаженной ансамблевой композиции. Он удачно продумывает логику переходов от мизансцены к мизансцене. Все работают слаженно и четко. В этом спектакле-«организме» все артерии как будто обеспечивают отличный ток крови, но — пока что — в нем как будто практически отсутствуют капилляры. Но у Норы, у Норы есть капилляры, ведь не зря же ее щеки горят таким румянцем!