«Ромео. Джульетта. Шекспир». Вольные сценические сочинения по мотивам пьесы У. Шекспира «Ромео и Джульетта».
Екатеринбургский государственный театральный институт.
Мастерская Натальи Гараниной, руководитель постановки Дмитрий Зимин.

Чудеса случаются. Например, когда спектакль вдруг знает о тебе больше, чем ты сам. Он достает вытесненное и бьет тебя наотмашь. «Ромео. Джульетта. Шекспир», ты ждешь от действия с таким названием чего угодно — красоты, любования, волнения, печали, неизбывной надежды в финале: «просыпайся скорей»! Но только не этого, не того, что потерялось у тебя в кишках.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

В длинном холодном зале с обшарпанной глубокой неудобной темной сценой слышатся какие-то едва различимые голоса. Ты напрягаешь слух и улавливаешь еле-еле только несколько летающих слов: «я потерял себя… я потерял себя…». Потом в самой глубине различаешь столики с зеркалами, как в артистических гримерках, и там какие-то люди, видимо, готовятся к спектаклю. И потом они нам его показывают.

Сколько себя помню, противостояние семей давно уже в постановках никого особенно не интересовало. Да и в пьесе явно указывается, что оно на исходе, что только слуги да Тибальт, подростковые гормоны которого еще играют, воспринимают эту вражду серьезно. А здесь с первых минут — рознь! Вражда! Убийство! И гора трупов, как черепов на «Апофеозе войны» Верещагина или на памятниках чуме в европейских столицах. Эта гора будет поглощать героев. В самом начале, чтобы договориться с нами о правилах игры, она поглотит Ромео.

Да, в отношении фабулы здесь все будет размыто. Совсем неважно, что здесь случилось после чего, потому что не история двух возлюбленных составляет предмет рассказа. Здесь — о тебе, обо мне, о нас, о том, как мы, в каком режиме живем сегодня. Здесь каждая — Джульетта и каждый — Ромео, и они же Парисы, Тибальты, Меркуцио и родители. Потому что речь не об индивидуальном случае, а о жизни двух больших социальных образований, двух стран, в которых джульетт, ромео и всех прочих — множество.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

«Не люди, а подобие зверей…» — один из рефренов спектакля. Здесь насилие пронизывает все поры человеческих отношений, включая дружбу, включая любовь. Здесь улыбки появляются от страха, от угрозы, от физической формовки лица ласковым насильником. Поцелуи оборачиваются выстрелами, объятия — смертью. Например, труп Тибальта притаскивает в объятия Джульетты сам Ромео, и воплощенная в буквальном смысле смерть — о, как здесь «работает» сама физика обнаженного крайне истощенного, анорексичного тела актрисы! — ласково подползает по столу к сидящему за ним Ромео со склянкой яда в костлявой руке.

В этом кипящем пространстве и слов почти нет. Убийство и страсть — состояния недискурсивные. А те слова, которые все же остались, в большинстве, в виде коротких эсэмэсок, выведены на экран. Или временами проговариваются, повторяются — медленно, медитативно, как мантры, теряя свое первоначальное содержание. Все говорят тела, человеческое мясо. И только иногда, редко, контрапунктом, вдруг зазвучит прекрасная музыка шекспировского текста.

При этом, конечно, в этом мясном вареве присутствует своя эстетика, иногда просто умопомрачительная красота. Вот дети в первую и единственную брачную ночь от переживаемого восторга пуляются подушками. И летят, как обильный снегопад, перья, и уже дух захватывает. А потом остаются в воздухе только два, и ярко высвечивается их прозрачная белизна, нежность, их только вот-вот сиюминутный полет.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Длинный-длинный стол, скатерть прикрывает только половину, на ней лежат голова и плечи мертвой (уснувшей) Джульетты, на другом конце сидит отец Капулетти, берет скатерть за концы и начинает медленно тянуть тело дочери к себе — не помню, по крайней мере в обозримом прошлом, сцены такой силы воздействия.

Декораций практически нет. Только экран, который то развертывается, то свертывается и перерезает сцену. Костюмы, думаю, уличные, которые ребята носят в обычной жизни, только во втором действии все Джульетты одеты в красные платья. А ближе к финалу сворачивается кверху экран и, в виде рифмы к началу спектакля, обнажает гору кроваво-красных тел Джульетт.

«Моя любовь так страшно разрослась, что мне не охватить и половины», — почти каждая из Джульетт произнесла в свой момент эту фразу. И даже в ней, полной любви, звучит ужас несоразмерности, невместимости, неспособности человека душевно освоить все, что упало на него сегодня. Может быть отсюда — столько отчаянного смеха, шлягерной музыки, жестких стэндапов.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Играют спектакль студенты четвертого курса отделения театра кукол. Играют сильно, наотмашь. Звезды есть, они горят ярче. Но в целом это неразделимое действие, явление, событие. Режиссер Дмитрий Зимин подчеркивает, что авторство коллективное. Это очевидно и на сцене.