«Стравинский. История солдата».
Проект Большого драматического театра им. Г. А. Товстоногова и Швейцарского совета по культуре «Про Гельвеция» (Pro Helvetia).
Сперва актер во фраке начал вялую лекцию про тяжелую жизнь Стравинского в Швейцарии в конце Первой мировой. К счастью, длилось это недолго. Едва лишь Ричард Бондарев наклеил гусарско-михалковские усы и столь же откровенно бутафорские густые брови, только начал вместо того, чтобы сообщать аудитории нечто, о чем и сам явно узнал не так давно, рассказывать понятную историю, как стал предельно органичен. Историю солдата, который вместо того, чтобы отправиться в отпуск в родное село, устремился за чертом, а душу свою поменял на богатство и прочие малоценные вещи, написал по русской сказке из сборника А. Афанасьева швейцарский поэт Шарль Рамю. Автор либретто придумал пьесу на четверых актеров. Рассказчик-чтец, Солдат, Черт. Еще Царевна, но без слов, роль танцевально-пластическая. В Каменноостровском театре центром спектакля стали двое: Солдат — Ричард Бондарев и Черт — Андрей Феськов. А вместо первоначального авторского состава-септета играло (замечательно) кларнетовое трио.
Солдат — вроде как русский Фауст (не гетевский, а предшествующий ему персонаж народной кукольной комедии). Отсюда вкус к лубку, масочное существование Бондарева, марионеточная пластика Феськова, внезапность его актерских превращений, гениальная наглость фокусничанья. Над трио, сидящим на подиуме за артистами, горизонтальной бегущей строкой движутся, как в старинных панорамах, черно-белые каляки-маляки Александра Шишкина, мелькают деревья, солдатские шинели. Но солдат сменял скрипку на книжку с завтрашними биржевыми курсами и не различает теперь черно-белого, зимнего, подлинного мира. Ярко-цветные русские костюмы на выплывающих из подземелья театрального трюма женщинах с гусями — явные галлюцинации, обычные ухищрения нечистого. Андрей Могучий отказался от финала Рамю. Солдат не устремляется за чертом, а просто отклеивает усы и попадает в ад. В наступающем сумраке все персонажи стремительно проваливаются в подземелье. Обманный мир исчезает, и шутовская история про настоящее и ненастоящее неожиданно завершается предельно серьезным невысказанным резюме.
Спектакль закончился. Начался концерт — нечто необычное для театрального люда и привычное для завсегдатаев вечеров новой музыки. Для концерта двое российских и двое швейцарских авторов (в их числе автор идеи этой художественной акции Владимир Раннев) написали сочинения: швейцарцы — для МАСМа (Московского ансамбля современной музыки), россияне — для швейцарского «КОНТРА-трио». В концерте четыре этих опуса перемежались частями сюиты, написанной для образовавшегося российско-швейцарского нонета Томасом Майером. Я почему-то думал, что получится какое-то продолжение «Солдата»: как он там, в аду? Уж очень к тому располагал состав «КОНТРА-трио»: контрабас-флейта, контрабас-саксофон и туба способны издавать звуки в высшей степени инфернальные. Но ничего такого не было. Сочинения Владимира Горлинского («Лебяжий пух. Восточные линзы») и Владимира Раннева («Cold´n´Hot Dance Trio»), написанные для этого трио, как и «Рассказ» Катарины Розенбергер, исполненный МАСМом, отчетливых связей с «Солдатом» не демонстрировали. В сюите Томаса Майера «Princes´ Balls» попевки скрипичных наигрышей Стравинского, напротив, стали музыкальным материалом, на котором она построена. Наконец, Роланд Мозер попытался осуществить перекрестное опыление «Солдата» с сочинением другого классика ХХ века — «Лунным Пьеро» Арнольда Шенберга.
Слушателям представили вечер простых и внятных оппозиций. Намеренно ли — не знаю. Изощренный юмор Стравинского был сопоставлен с предельной серьезностью новейших сочинений. Графически-контрастная природа Стравинского — с живописно-тембральной музыкой, тяготеющей к устойчивым состояниям.
У Стравинского — кураж непрерывной пульсации. У российско-швейцарского квинтета композиторов — обилие напряженных неметричных пауз.
У Стравинского — широкая шкала темпов, в то время как нынешняя академическая музыка преуспевает в медленных фрагментах.
Останавливаюсь, хотя напрашивается продолжение сопоставлений (диатоника, фольклорное начало, джаз — …).
Словом, после короткого спектакля, который быстро завладел нашим вниманием, длинный и весьма виртуозно сыгранный (особенно московскими музыкантами) концерт апеллировал именно к нашим мыслям. Сами по себе такие сочетания и противопоставления содержательны. Это — еще и привело новую публику к знакомству с тем, что сегодня играют на европейских форумах современной музыки. И еще. Получается, что в Каменноостровском театре состоялся первый спектакль Андрея Могучего в качестве худрука БДТ. И какой? «История солдата». Назвать эту пробу многообещающей как-то глупо, настолько она вызывающе проста, здорова, лишена дурных претензий, убедительна.
Так что событие вполне историческое, хотя ни на афише, ни в программе имя Могучего как постановщика не значится — по скромности ли, или, напротив, в ожидании более масштабного ритуала инициации.
Только одно вкраплю. Именно первое появление, из зала на сцену, будущего Солдата, еще без грима и в бабочке, сразу и купило. По-солдатски (по-музыкантски, и т.д.) неприхотливая, общедоступная объективка, лукаво-простодушный контраст будущему куражу. В отсутствии предконцертного просветительского апломба и был смак. Сам-то спектакль ещё не совсем стал театром. Чертовщина в самом этом жанре, между спектаклем и концертом. Великолепные музыканты, чудесные актеры, Шишкин — и всё недостаточно сплетено между собой. Могучий здесь лишь коснулся, и вышел чудесный проект. Без фамилии. После антракта музыка не сразу, но взяла в оборот… и спасибо Константину Учителю за его текст.
Рецензии Евгения Авраменко:
http://izvestia.ru/news/558770
и Жанны Зарецкой:
http://calendar.fontanka.ru/articles/1065/
Хорошо бы вплести в ткань спектакля пьесу Пряжко…
Где-то на авансцене стоит прозрачная душевая кабина, а в ней Солдат от Пряжко моется. В такт музыке он трет разные места своего тела.
Словоблудие — ваш конёк, Антон Павлович
Павел Антонович. Хотя и Антон Павлович тоже был изрядный словоблуд… и Лев Николаевич. Не говоря — не к ночи будь сказано! — Федор МИхайлович.