В рамках Международного культурного форума, на одной из многочисленных малых сцен Петербурга, несущих на себе печать нарочитой бесприютности, — на сцене театра ЦЕХЪ состоялись гастрольные выступления иркутского «Театра Пилигримов». Название не объясняет ничего, кроме истории создания театра-студии из рок-группы «Пилигримы» еще в начале 80-х Владимиром Соколовым — композитором и пианистом, который, закончив Петербургскую консерваторию, приехал в Иркутск и остался там навсегда, превратившись в интригующего «черного маэстро» (из-за пристрастия к темным цветам одежды) и предмет гордости местной публики.

Почти тридцатилетний путь «Пилигримов» — это и записи для радиостанции Би-Би-Си, и участие в театральных фестивалях Эдинбурга, и призы, и награды, и гастроли по стране. А вот в Питере они впервые. И уже без Соколова, увы. После его смерти в 2018-м наступили растерянность, сиротливость; казалось, театр рассыплется, погибнет. Но вскоре место «за пультом» занял Константин Артамонов, тоже «продукт» петербургского консерваторского образования, чувствующий себя своим в этой звуковой среде и в этом театре, где лет десять назад он играл на гитаре. Новый виток истории коллектива начался в марте 2019-го. И при всем почтении к памяти мэтра-создателя Артамонов чертит свой маршрут для «Пилигримов», а стиль и концепцию этого театра представляет настолько иначе, что, соглашаясь с ролью «преемника», торопится сказать свое решительное «но»…

Сцена из спектакля «Страсти по Марии». Фото — Николай Рютин

Для чего вся эта преамбула? Да она фактически уже — о двух спектаклях. О двух показанных иркутянами образцах, обозначивших два этапа в развитии театра-студии. Один смотрит в прошлое, другой — в будущее. Один посвящен памяти учителя-основателя, другой — провозглашает новый поворот на этом пути.

Религиозная «мистерия» о Деве Марии — с микрофонным пением, упругими мелодичными зонгами в сольном и групповом исполнении, с цитатами из Баха и Скарлатти, полифонией струнного квартета, стилизованной под барокко, — это один мир, одна система ценностей. В ней отводится столь значительное место исполнению законченных, песенно-ясных мелодий, которые периодически повторяются на протяжении спектакля, что все остальное выглядит иллюстрацией, инсценировкой в духе благостной рождественской открытки.

Сцена из спектакля «Страсти по Марии». Фото — Николай Рютин

Сцена в театре ЦЕХЪ просторна и позволяет использовать трехмерное пространство максимально выгодно, однако сценография «Страстей по Марии» такова, что ее важный элемент — экран размером с телевизор в 70 дюймов, установленный ровно посередине между задником и зрительскими местами, — превращает сцену в тесный пятачок. Картинка на экране вполне в духе евангельской притчи коррелирует с характером мизансцен, и если бы это изображение проецировалось на весь задник в глубину сцены, эффект мог бы быть куда мощнее. Отвлеченные тексты вызвали к жизни и некоторых аллегорических персонажей. Голос (Виталий Зайцев, баритон) — то ли падший ангел, то ли рассказчик-евангелист — держит на себе конструкцию спектакля (за неимением фабулы). Девушка в белом трико с накидками-крыльями за спиной — ангел, дух, душа? — мечется в странном танце, претендующем на contemporary, но похожем больше на упражнения по художественной гимнастике. Аллегории-камни на сцене и на экране, посохи-палки в руках странников — символы жизненного бремени, страданий или просто дороги?

«Страсти по Марии» в итоге произвели впечатление не спектакля, а концерта с инсценировкой или вокально-хорового цикла, где музыкальные номера связаны одной идеей, одной темой при отсутствии непрерывно развивающейся линии действия.

Сцена из спектакля «NoRA». Нора — Дарья Тихонова.
Фото — Николай Рютин

«NoRA» — иркутская премьера в Петербурге — гораздо в большей степени, чем «Страсти», театральное представление. Режиссер Анна Агапитова и композитор Константин Артамонов превратили классическую драму Ибсена в арт-рок-мюзикл. Хотя то, что у них получилось, явно выходит за рамки «мюзикла». Скорее, это рок-опера с разговорными диалогами. Опера с настоящей партитурой, сквозным тематизмом, смысловыми контрапунктами, резкими контрастами, острыми дуэтами-поединками и оригинальным либретто. Тонко, мастерски выстроенная пьеса вызвала к жизни музыкальную драматургию, которая не только не уменьшила воздействия ибсеновской драмы, но и придала ей новые смыслы и особую экспрессию. Тут следовало бы остановить взгляд и слух на роли Птицы, которой нет в пьесе. С нее начинается и ею заканчивается действие. Красавица-птичка в нарядном оперении, запертая в роскошной клетке, все время поет, как и положено домашней канарейке. На первый взгляд, эта партия, почти полностью исполняемая а capella (в роли Птицы сопрано Анастасия Винтер, она же — Мария в спектакле «Страсти по Марии»), присутствует как фон, как говорящее нон-стопом радио или телевизор в иных домах. Птица — фактически alter ego Норы, хорошенькой жены своего мужа, «пташки», как он ее называет. Ее партия — не только контрапункт к музыке основных персонажей, но и линия взаимодействия с ними. В решающий момент Птица становится строптивой, критически комментируя хозяина, что приводит его в ярость. Это произойдет раньше, чем прозреет Нора, скинув «нарядное оперение» и осознав себя, наконец, человеком, а не «пташкой» или куклой в красивом доме.

Сцена из спектакля «NoRA». В роли Птицы Анастасия Винтер. Фото — Николай Рютин

Посреди сцены — столб, стоящий как вешалка, увенчанная головой совы. Сова угрюмо стережет длинную белую веревку, которой женщины перевязывают себя как пояском — это некий принятый в доме ритуал. До поры Нора делает это даже как будто с удовольствием, хотя муж Торвальд временами так сильно тянет веревку, что она выглядит собачьим поводком или плеткой дрессировщика… И только в финале подруга Норы Кристина, а потом и сама Нора отвергают унизительный ритуал, покидая уютную «клетку» Хельмера навсегда.

Сцена из спектакля «NoRA». Нора — Дарья Тихонова, Торвальд — Юрий Семечев. Фото — Николай Рютин

Действующие лица поют вживую (Дарья Тихонова, Юрий Семечев, Екатерина Труняева, Виталий Зайцев, Роман Анушкин, Александра Мазунова). Поют так, что соло органично перетекают в дуэты, поставленные режиссером как динамичные диалоговые взаимодействия во время пения. Голоса исполнителей темброво яркие, артисты опытные, солисты в целом успешно преодолевают вокальную и ритмическую сложность партитуры. Музыка охватывает диапазон от нежнейшей лирики, бытовой танцевальности (тарантелла) до зловещей поступи страха и спазмов отчаяния. Артамонов принципиально отвергает фонограмму, в его арсенале — клавиши (синтезатор), скрипка, виолончель, электрогитара. В этом также формируется качественно новая модель «Театра Пилигримов», хотя содержать поющих артистов и музыкантов, постоянно находящихся на сцене, — это существенные и материальные, и временные затраты. Но если город Иркутск готов содержать такой театр — респект городу: у этого театра есть перспектива, крепкая команда, художественные лидеры и собственная творческая концепция, которая и делает театр уникальным. Во всяком случае, я точно знаю, куда пойду в первый же вечер, оказавшись однажды в Иркутске…