«Кролик P. S.».
Театр ЦЕХЪ.
Режиссер София Капилевич, художник-постановщик Анастасия Котова.

Весной прошлого года в Театре ЦЕХЪ прошла режиссерская лаборатория по киносценариям, некоторые стали спектаклями. «Кролик P. S.» один из таких. В программке написано, что этот «документальный спектакль <…> вдохновлен фильмом Вячеслава Росса „Тупой жирный заяц“». Сценарная основа переработана полностью, оставлен кусок фабулы, дополненный монологами режиссера, директора, бывшей жены, молодой артистки. Из названия исчез заяц со всеми определениями, зато появился кролик с постскриптумом. Этот Кролик наделен рефлексией, горьким осознанием собственной беспомощности, трагической судьбой.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Актер Аркадий (Юрий Елагин) с трудом пробивается в зал, где идет кастинг. Кричит, возмущается. Громкий и строгий Голос (Андрей Лаврентьев) в микрофон останавливает его: «Представьтесь, пожалуйста». В ответ: «Артист театра и кино». Аркадий врет, не вдохновенно и не запальчиво, а обреченно: все равно не возьмут. Глаза бегают, речь тороплива, сам суетится, норовит сбежать. Голос свыше — совсем не беспристрастный, а настроенный скорее «против», — продолжает задавать вопросы, и это все перестает быть кастингом. Оборачивается судилищем, судом. Раздвигается занавес, и мы видим людей в страшных, вышарканных, лишенных яркого цвета, местами подпаленных (не только Аркадий норовил сжечь свой костюм) масках-головах животных. Все эти медведи, поросята и лисята пострадали от тяжелой артистической жизни. Они актеры и свидетели обвинения и защиты. И перед ними Аркадий — актер одной заглавной роли в детском утреннике «Веселые похождения кролика», которую играет уже 20 лет в провинциальном ТЮЗе.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Жизнь этого театра дана в самом своем унылом и беспросветном изводе. Звучащая перед началом песня «Театр — восьмое чудо света» — совсем не марш энтузиастов, а тягучий надгробный вой. Перерабатывая старый сюжет о трагедии маленького человека, но большого артиста, вынужденного заниматься поденщиной, режиссер вроде не говорит нам ничего принципиально нового; да, смешно и грустно, да, тема отработана и Михаилом Ефремовым, и Тимофеем Трибунцевым, и многими другими. Бунт главного героя — бессмысленный, не дающий нужного результата, — оканчивается трагедий. В финале режиссер предлагает нам, зрителям, как присяжным заседателям, решить: достоин Аркадий называться артистом или нет?

Артист провинциального ТЮЗа, сорвавший спектакль, укусивший спонсора, подравшийся с режиссером. Типаж понятный и до боли знакомый, но привычка смеяться над подобным персонажем в этом спектакле не срабатывает. Юрий Елагин играет не смешно и не смешного. Он играет «артиста обыкновенного», трудягу, бунт которого тем непонятен, что неожидан. Он такой чеховский «дядя Ваня» от театра — всю жизнь работал, допекли, и пошел стрелять, но промахнулся, да и не крал, потому что верил. При нарастающих обвинениях Аркадий Елагина скукоживается, сжимается, стремится превратиться в точку, в пятно на этой скамье. За его нелепым бормотанием, ссутулившейся спиной, мятой, скрученной в трубочку тетрадкой чувствуется боль. Физическая боль. Он не неудачник, обвиняющий в своих неудачах всех. Он идеалист, подвижник.

Вороватая, но прямодушная директриса (убедительная Ниёле Мейлуте); недалекий режиссер в халате сибарита (Максим Карнаухов); бывшая жена, а ныне большая звезда мелких сериалов (Ангелина Засенцева); друг-коллега (Андрей Лякишев), неспособный связать и двух слов, но готовый танцевать, как только попал в луч света. Все они отвечают на вопрос «что значит быть артистом?» в зависимости от собственного понимания профессии. Ходить на репетиции, не срывать спектакли, остаться в истории, быть готовым выйти на сцену в любом состоянии. Но это только их определения, у Аркадия в его тетрадке пульсирует свое, сокровенное понимание. Забравшись на самый верх зрительных рядов (на сцене ничего, кроме этих двух станков с рядами, зеркально отражающих ряды, где сидим мы, зрители, нет), он зачитывает нам то, что когда-то переписал, узнал, додумал. Не пафосно и бравурно, а так обыденно, рутинно произносит понятные и простые истины, которые не становятся от этого хуже.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Режиссер спектакля пройдется по всем основным профессиям в театре, и даже уборщица будет привлечена к ответу. Она-то и скажет всю правду: «А зачем это все, зачем театр?» С этого типичного представителя ТЮЗа для многих и начинается знакомство с «прекрасным миром театра». Только мы предпочитаем ее не замечать, вычитаем ее агрессивно-добрую манеру общения из собственной памяти. Актриса Дарья Кулак «снимает» рисунок роли так точно, что при входе в Театр ЦЕХЪ ты не подозреваешь, что спектакль уже начался, а бормотание уборщицы и есть текст роли. Сжеванные слова «в театр надо входить с чистыми ногами и чистыми помыслами» реализуются ею впрямую только наполовину. Мокрая тряпка заботливо расстелена на полу — ноги вытирать в первую очередь, а уж о помыслах потом подумаем.

Их негромкий диалог с Аркадием в пустом зале закончится, казалось бы, риторическим вопросом: театр нужен артисту, а вот нужен ли артист театру? Тот артист, который понимает про сквозное действие и сверхзадачу, готов искать зерно роли и точно знать в каждой сцене, «что я здесь делаю». Они помолчат, уборщица вздохнет и, распевая «На лесной опушке показались ушки…», уйдет, стуча шваброй о ведро.

Бессловесные и потрепанные сослуживцы Аркадия бродят неприкаянными тенями вслед за главным героем. Последним свидетелем защиты выпорхнет на сцену «начинающая актриса» (Анна Тананыкина). Сбиваясь и горячась, она будет защищать Аркадия, скажет, что именно он в роли этого Кролика когда-то так ее потряс, что она решила стать артисткой. Она кричит, что Аркадий достоин, достоин. Мы и не спорим, готовы проголосовать. Но Голос, предлагающий нам поднять руку, не учитывает наши мнения.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Театр в очередной раз обманул нас: заявлял открытую игру со зрителем и сам нарушил свои правила. Финал смазан. Заявленный суд — подделка. Ну а что вы хотели от провинциального ТЮЗа, где всегда опушка из папье-маше, а голова кролика из ткани?

Кому принадлежит Голос — не ясно, да нам это и не так уж важно. Как не важно это и для режиссера. Артисты гибнут. Рассуждения о существе театра в его самом обычном, банальном виде приводят к горькому выводу: хоть высший суд, хоть обыкновенный — получаемые ответы не влияют ни на что.