«Вспомни себя». По произведениям Д. Нигро «Крокодила» и «Лунные горы» и Л. Андреева «Рассказ змеи о том, как у нее появились ядовитые зубы».
Ростовский частный театр «Человек в кубе».
Режиссер Катерина Рындина, хореограф Анна Кривонос.

В начале спектакля они выходят на сцену (которая, как обычно, вровень с залом) втроем: Нина Буцаленко, Юлия Кидалова и Анна Кривонос. Ступают медленно, сторожко, точно проверяя зыбкость почвы под ногами. Потом каждой будет дан монолог, и в него будут вклиниваться двое летучими персонажами, олицетворяющими внешние силы.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

«Крокодила» и «Лунные горы» — вполне русские истории, что вовсе неудивительно, если учесть увлеченность Дона Нигро нашей литературой. Героини его «Женских историй» (к которым относятся и эти две) обнаруживают поразительную алогичность помыслов и поступков, замешанную на фатализме, что в качестве черт национального характера отмечают и современные отечественные философы. С этим не обязательно соглашаться, но то, как Нина Буцаленко играет монопьесу «Крокодила», к такому выводу подталкивает.

Ужастик с рукой капитана, которую с наслаждением жует крокодил, переводится в жанр философского размышления о пустоте, которая, по существу, всегда наполнена, а люди по своей глупости этого не понимают. А также о том, что кажущееся и реальное, как правило, не совпадают. Читающая монолог (в пьесе ее зовут Дженна) с такой страстью пытается отстоять свое право на иллюзии, что двое вынырнувших из бокового проема персон окунают ее голову в лоханку с водой, чтобы остудить, отрезвить, заставить спуститься на грешную землю. Но она с еще большей горячностью уверяет, что когда мы к чему-то изо всех сил стремимся и «наконец-то сделали мечту явью… тут выясняется, что это всего лишь большая корзина ничего».

Отжав сполоснутое в лоханке полотенце, Дженна обматывает им лицо, и получается маска, за которой комфортно спрятаться. Два фантома в дразнящих красным цветом шарфах, нервно подергиваясь, наблюдают из угла эту метаморфозу. Окружающим представлено не то, что есть на самом деле. А знает ли хозяйка этого лица, этой души, что она такое на самом деле? Вот вопрос вопросов.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Он становится вполне конкретным для героини «Лунных гор» (Юлия Кидалова), которая существует, вероятно, уже после жизни, но существует (!) и пытается вспомнить свое имя. Неостывшая первая реальность лишает ее покоя, и отчаянное желание вернуться туда выражается не только в словах, но и в выплеске эмоций средствами выразительного контемпорари. Он рифмуется со стихами, звучащими словно из поднебесья. Это духовные сонеты Джерарда Хопкинса и поэтические размышления о жизни и смерти Эмили Дикинсон. «Ах, с годами заскорузнет сердце… Скорбный разум угадает, что за червь его снедает», — печалится закадровый голос. Нет, не угадает и не найдет обратный путь души, которая, кажется, еще теплится, к себе прежней, живой. Некто бросит страдалице одежду, которая, видимо, принадлежала ей когда-то, но память не откликнется на эту попытку возвращения.

Спектакль назван «Вспомни себя», и речь идет не только об утраченном имени. Героини всех историй тщетно пытаются понять (вспомнить), кто они, а значит — зачем пришли в этот мир, враждебный человеку. Им страшно в нем, и нет надежды ни на чье участие, ни на чье понимание. Они на это и не рассчитывают. И даже когда произносят «вы слышите…», то обращаются вовсе не к нам. В заявленном жанре медитации они замкнуты на себе самих, ищут душевного равновесия и лада с собою. Это внутренние монологи (микрофоны, по моему разумению, разрушают эту задачу).

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Женщины, которые отринули действительность настолько, что не замечают ее вовсе, обречены на изматывающую внутреннюю работу. А обыденная жизнь течет своим чередом, о чем напоминает демонстративная бытовая деталь: между двумя монологами об истинном и выморочном выходит тетка в халате и, присев на корточки, моет пол, «смывая» в том числе и следы бурных схваток человека со своими страхами, сомнениями и одиночеством.

А в качестве камертона к спектаклю в начале его звучит тиражируемая в сетях фраза Андрея Тарковского: «Человек, который скучает от одиночества, мне представляется человеком, находящимся в опасности с нравственной точки зрения». У этих двух женщин — строго говоря, не скука, а смертная тоска, и они понимают, что альтернатива злу — внутренняя сила человека. Однако каждый защищается по-своему. Затоптанная, пораненная клыками, ненавидимая за свой прекрасный танец Змея, прежде безобидная, отращивает ядовитые зубы и теперь, «одна во множестве», берет верх над прежними обидчиками. Монолог этого Каа ХХI века (Анна Кривонос) обращен как раз к нам: плотоядный призыв подойти поближе, смотреть в глаза, приглашение к любви, которая заканчивается поцелуем, содержащим «смертоносную тоску всех угнетенных жизней». Медитативный танец с двумя дервишами — торжество Змеи, победившей жестокость мира безжалостностью ответного хода.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

К финалу, сменив образ, уже не персонажи, а исполнительницы обращают в зал тот же вопрос, который мучительно пытались решить их героини. Действительно, кто мы есть, и неужели отращивать ядовитые зубы — единственный способ сопротивления злу? Или «наша драма во плоти с названьем ʺчеловекʺ» (Э. Дикинсон) — неизбывна? А может, зацепиться за еще одну цитату из Андрея Тарковского: «Жизнь никакого смысла, конечно, не имеет»? Ну, это как кому сподручно…