«Новая оптимистическая».
МХТ им. А. П. Чехова.
Сочинение Константина Богомолова. Художник Лариса Ломакина

Самое время! Никогда Константин Богомолов не был так предельно социально чуток и заострен по вопросу актуальной повестки. Никогда так бесстрашно не бросал все силы на то, чтобы «обличить обличенное» («защищать защищенное и ограждать огражденное» — впереди). Что может быть в нынешней ситуации актуальнее самого театра? Ему и посвящен новый спектакль.

Артем Соколов, Игорь Верник, Данил Стеклов в спектакле «Новая оптимистическая»..
Фото — Екатерина Цветкова.

Самое что ни на есть подходящее время сделать театральный капустник, в удачных своих местах понятный, боюсь, исключительно театральным людям, а простому зрителю несущий задорный, с огоньком, на отлично исполненный актерами МХТ им. Чехова месседж: театр — сборище «пидарасов», но и патриот-режиссер-комиссар не спасение, он может поставить в лучшем случае «Трех поросят». Социально-провокативный Богомолов берет тему театральных геев именно в тот исторический момент, когда принимаются законы о ЛГБТ, когда начались снятия и шантаж именно по этому пункту (видимо, Богомолов что-то знает раньше нас…). Самое время, захлебываясь буквами и шутками, обстебать театр как «голубятню», как сборище милых безобидных идиотов-«пидарасов» (словцо бесконечно, просто бесконечно звучит со сцены Камергерского, почти так же часто, как нынче в Госдуме).

…Вот они репетируют «Темные аллеи», искажают русскую классику: любовные бунинские страсти переведены в гомосексуальные. Игорь Верник (существующий в этой бодрой стихии блестяще) читает рассказ «Ночлег» о сладострастном влечении героя к мальчику (вместо девочки). Получается прямо «Смерть в Венеции»… А вот четыре мужика в цветастых платьях выходят репетировать поклоны: не элегантные маньеристские служанки, а этакие домработницы андрогинной Мельпомены… Но сидящий в зале режиссер не реагирует. Он умер, сидя прямо на режиссерском столике. Создателя театра Глотова (Лера Горин лихо косплеит Виктюка), хоронят в следующей сцене, среди красных гвоздик, но вместо Далиды, голосом которой провожали не так давно в последний путь Роман Григорьича, голосит Леонтьев с «Дельтапланом» (аккомпанемент советских шлягеров — постоянный прием в спектаклях Богомолова, будет и здесь «Арлекино», спетое трансвеститом Анжелином, будет музыка из «Мюнхгаузена» и «Иронии судьбы», если не ошибаюсь: в сцене, где домой к режиссеру-комиссару является артист Алексей).

Данил Стеклов, Василиса Перелыгина в спектакле «Новая оптимистическая».
Фото — Екатерина Цветкова.

Театр «пидарасов», когда-то игравших однополых «Трех сестер» (исполняют фрагмент) и «Голубую стрелу», которую они нежно вспоминают, встав паровозиком и касаясь ширинками попы впереди стоящего партнера, — осиротел. Но бывший авангардист Глотов остался в нем явлением — о чем он сообщит, однажды и правда явившись видением в женском платье режиссеру Анне Черновой (как хотите — так и понимайте — «я явление»). И «Темные аллеи» объяснит как сад своих грехов…

Нет, конечно, Богомолов не так прост, и картинка сложнее. Посредством болезненного ума драматурга-режиссера (он же Гога, он же Гоша, он же Юрий, он же Гора, он же Жора…) душкам-пидарасам противопоставлена ненавидящая и их, и вообще всяческий разврат режиссер-женщина. Она же жертва актера-педофила. Она же бывшая невеста однокурсника, которого соблазнил какой-то худрук. Она же участница войны, раненная в самое сердце (рана не зажила, сердце обнажено и кровоточит). Она же мать семерых приемных детей по лавкам. Она же офицер ФСБ… В итоге всех творческих мук и разговоров о нравственности, смысле жизни и творчества Анна Чернова (Василиса Перелыгина) поставит в театре спектакль «Три поросенка» и почувствует усталость и выгорание, как и всякий режиссер после выпуска. Это, правда, произойдет под финал, который нельзя пересказать, как нельзя пересказать аргентинский сериал.

К финалу мы уже будем готовы ко всему, укачаны-обкурены-закружены-сбиты, но не приближены к абсурду, скажем, сорокинского типа и с трудом будем улавливать хоть какие-то связи: дымящийся мозг Константина Богомолова лепит залу горбатого с веселой безнаказанной наглостью, пиплу все равно над чем ржать, и режиссер окутывает нас графоманским туманом всех глобальных бытийственных тем — от Ницше и Кьеркегора до голубцов в служебном буфете театра. Темы курятся, не приходя в сознание режиссера, но выходя из него. Затронуты даже проблемы цирка…

Павел Ващилин, Артем Соколов, Игорь Верник, Евгений Перевалов, Данил Стеклов в спектакле «Новая оптимистическая».
Фото — Екатерина Цветкова.

— Весь мир пару тысяч лет играет в бога. Не верит, а играет…
— Верую в единого и неделимого режиссера. Верую! От проекта «Танцы со звездами» отрекаюсь!
— Все вы на время, а женщины навсегда!
— Никто не находит своему содержанию новую интересную форму… Нацисты создали идеологию и эстетику. Идеология мертва, эстетика осталась. Именно эстетика нацизма сохраняет энергию через десятилетия. А что выдают с точки зрения формы наши художники?
— Все хорошо — значит пришла смерть…
— Жизнь — это боль. Жив тот, кому плохо оттого, что все хорошо…
— Она жила ролями, а жизнь играла…
— Плачьте, господа, плачьте. Все глупости на земле делаются именно с этим выражением лица.
Фоном, конечно, — музыка из «Мюнхгаузена». И это, конечно, совсем пошлость.

Мысль драматурга (он же режиссер, он же играет, он же Гога, он же Гоша…) рождает не только мемы и капустные остроты (ну разве не смешно, что ведущий артист Александр Моисеевич происходит из села Ануево, совхоза имени Дягилева, и его нашедшийся сын прописан на улице Лифаря, а из этого же села — и Басков, и Цискаридзе?).

Ум Богомолова рождает бесконечные оппозиции. Тезис и антитезис, ежеминутно сталкиваясь, всегда остроумно обнуляют содержание.

Скажем, социально активной позиции Богомолова в спектакле имманентно понимание «пидарасов» как либералов (тезис). Эту точку зрения высказывает босс от ФСБ, которого хорошо играет сам режиссер: «Поставь либерала, будет всё то же, что при Глотове. Поставь патриота, будет бездарное унылое…, на которое никто ходить не будет…» (антитезис). Реализовать повестку и завлечь зрителя умеет только Богомолов (синтез). Но назначить его главным в театр-«голубятню» босс от ФСБ не может: Богомолов очень занят (обнуление).

А? Ловкость рук — и никакого мошенничества?

Василиса Перелыгина и Константин Богомолов в спектакле «Новая оптимистическая».
Фото — Екатерина Цветкова.

Относительность возведена в феноменально безопасный принцип, хляби земные разверзлись (о небесных помолчу), и со слегой, этакой несчастной Лизой Бричкиной, с риском быть засосанной, ты чавкаешь с кочки на кочку, не видя ни клочка твердой почвы, чтобы поставить ногу. Это некоторое безумие, но оно понятно: Константин Богомолов последовательно и давно воплощает в нашей культуре философию цинизма, это его принцип, в новом спектакле ничего нового, все исключительно старое — в том числе отсвечивают капустники «Гвоздя сезона». Это так, и ничего не попишешь, в том числе рецензии (ха-ха). Из этого, из философии цинизма плюс графоманства, которое тоже было всегда, плюс капустной закалки — рождается спектакль. Сам в себе, с намеками и обилием мата.

Может ли цинизм быть истинным или истинное невозможно без цинизма — пусть режает (оставлю опечатку) Богомолов. По поводу графоманства вопросов нет. Оно диагностировано на уровне экологической катастрофы: капустник длится три с половиной часа…

Женщина-режиссер Анна Чернова (она же офицер ФСБ, она же жертва педофила, она же феминистка, ненавидящая всех мужиков) оказывается дочерью актера Чернова (ловите нить!). Чернов был актером этого театра в прежние времена (ну, например, Театра Гоголя до Серебренникова) и пропал на гастролях в Иркутске. Однажды безутешная мать Анны узнала своего Чернова на экране в образе чернокожего Самуэля Джексона (фото отца и Джексона совмещаются на экране). Она сошла с ума, стала кидаться на чернокожих с моющими средствами, чтобы отмыть и опознать сбежавшего Чернова, и стала знаменем неонацистов, матушкой Ани Эль. Но даже после многих доз галоперидола мать помнит роли. Потому что «театр — это жизнь, а жизнь — сон». В финале героиня, мечтавшая найти отца, находит его: она приглашает сыграть в «Трех поросятах» Самуэля Джексона. И это таки оказывается ее отец! Не мывшийся двадцать лет: белому Чернову в Голливуде труднее, чем черному…

Лера Горин в спектакле «Новая оптимистическая».
Фото — Екатерина Цветкова.

Продолжать пересказ аргентинского сериала, теряющего к третьему акту все берега? Гога, он же Гоша гонит километры текстов, грузит бочками буквы, захлебывается сентенциями и знаниями закулисья. А оно есть, это знание, и приход каждого актера к новому худруку вырастает в отдельную большую сцену хорошо известного милого актерского лизоблюдства и режиссерского лицемерия.

Вспоминают голимые утренники в Театрах им. Пушкина и им. Маяковского, упоминают «Эдика» (Боякова? Нет, Запашного!), Василиса Перелыгина бледна, выразительна, а веки ее красны, очень хороший артист Семчев прекрасно объясняет про систему Станиславского, «я и не я». Будучи не я, а Свидригайловым, он харассил маленькую Аню Чернову, и теперь она велит ему дожить роль до конца и застрелиться на сцене по-настоящему. Но реквизиторы подменяют порох на сырой — и… Ну, ну, елочка, зажгись! Конечно же, именно тут играет музыка Рыбникова из фильма «Тот самый Мюнхгаузен».

В чем самая печальная печаль «Новой оптимистической»? В том, что у Богомолова отлично играют артисты. Он, несомненно, знает петушиное слово. Почему же печаль? Потому что самое подлое, на что способен театр, — это оживлять гнусь (кстати, именно так, ГНУСЬ, назван один из эпизодов спектакля, титр долго светится на заднике). Своей энергией, талантом актер может оживить любое вранье, любую мертвечину, сделать обаятельной любую провокативную гнусь — и швырнуть ее в зал как зажигательную живую эмоцию (сегодня, сейчас, здесь — всегда живая энергия). И мы будем радоваться искусству театра. Но у Богомолова как циника нет разницы между живым и мертвым, это лишь оппозиция. А потому, устало выйдя из театра и вспоминая спектакль, мы не сразу, а постепенно будем чувствовать всю большую тошноту: и от режиссерских штампов, и от зарытой в этом всем очередной собаки (не знаю, насколько бродячей…).

Кирилл Трубецкой, Павел Ващилин, Игорь Верник в спектакле «Новая оптимистическая».
Фото — Екатерина Цветкова.

Богомолов двулик: часть его спектаклей строга и стилистически элегантна (изумительное «Преступление и наказание», зловредная «Слава», кажется, не виденная мною «Таня»). Другая, составляющая более объемную часть творческого наследия режиссера, — это вот такой полукапустный, мелко нашинкованный трэш, трэш как эстетика. Но если семь лет назад «Идеальный муж» казался сатирой и выходил погулять по Садовому кольцу в сторону Думы и Красной площади, то «Новая оптимистическая» герметично запечатана в домике-театре и ошеломительно не соответствует времени. Вот просто ничему вообще. Если только Константин Богомолов не выступал намеренно по повестке. Не дня, а Госдумы. Почему бы и нет? Ведь прыгать с кочки на кочку так весело… Хотя жизнь — это боль.