А. П. Чехов «Без названия».
Российский государственный академический театр драмы им. Ф. Волкова (Ярославль).
Режиссер Евгений Марчелли, художник Илья Кутянский

Евгения Марчелли некоторые особо нравственные зрители величают едва ли не порнографом — дескать, за какую классику этот режиссер ни возьмись («Дачники», «Вишневый сад», «Екатерина Ивановна») результат один, и простейший: «C измятой встали мы постели, от складок полосы на теле». Марчелли не отрицает: «все мои спектакли про одно и то же». «Без названия» — недавняя премьера в Театре им. Ф. Волкова — продолжает движение в известном направлении, а главный герой Платонов в исполнении Виталия Кищенко становится жертвой женского харрасмента.

В первой пьесе Чехова, написанной во время учебы в гимназии, заложены основные мотивы его будущих драм (это когда в очень отдаленной перспективе маячит «небо в алмазах», а на деле «пропала жизнь»). Есть здесь и еще кое-что, в более поздней драматургии убираемое Чеховым в подтекст: основной инстинкт.

Пьеса моноцентрична. Точка притяжения всех — школьный учитель Платонов. Это человек, которому скучно жить. И дела у него достойного нет, и поговорить не с кем. Вокруг одни кислые рожи, еще и с претензиями. Иные господа, впрочем, не безнадежны. По их редким экзистенциальным выпадам можно понять: есть в этом человеческом болоте душа, хоть и непутевая, но страдающая. Впрочем, Марчелли большей части человеческих откровений делает cut up. Окружение Платонова в спектакле представлено однозначно: все эти пестровато принаряженные второстепенные мужские лица — какие-то инфузории, пародии на род мужской. Вроде они и существуют — ходят, пьют чай, разговаривают, носят свои пиджаки с принтами (художник по костюмам — Фагиля Сельская), — но на самом деле их нет. Болото.

Сцена из спектакля.
Фото — из архива театра

Виталий Кищенко — минималист в кино (см. «Отрыв» Миндадзе, «Мишень» Зельдовича), в театре не сдерживает эмоций. На его неожиданно подвижное лицо любопытно смотреть. Все первое действие Платонов-Кищенко сканирует людей, и быстро сообразив, с чем их едят, начинает играть в паяца, в рубаху-парня, в героя-любовника. Особенно в любовника. Уж очень его донимают вибрации нижнего порядка. Он тотально, наркотически зависим от женщин. Они отвечают ему тем же. Да что там — сами предлагаются. Натурально: Михаил Васильевич еще рта не раскрыл, подумал только — к нему записочки несут. Приходи, мол, в беседку ночью. Лямур-тужур.

Вот только женщины для Платонова — что тот солдат, что этот. Пассий своих он не различает. И вообще быстро устает. Впрочем, упрекать его за нелюбовь как-то неловко. Любить в спектакле некого.

Все эти женщины оказываются не только не умны и не интересны (даже Войницева, которая у Чехова все же сочувствующая, приближенная к Платонову, на каком-то перекрестке судьбы они друг друга вполне понимают и принимают), — они безнадежно, комически глупы. Красуются, кичатся мнимыми добродетелями и врут неряшливо. Ничем не лучше мужчин.

Подобная цветастой птице, призывно размахивая подолом платья, вышагивает перед Платоновым Софья Егоровна (Ирина Веселова). Не знает, как реагировать на его ухаживания-уколы простушка Маша (Евгения Родина). Что-то умильное лепечет в сторону супруга надежная, как булыжник, жена Саша (Людмила Пошехонова). И только циничная генеральша Анна Войницева (Анастасия Светлова) не скрывает, что почем: мечтая взять Платонова «силой», она, разухарившись, снимает с себя и забрасывает на дерево предмет нижнего белья (дерево, подозреваю, поставлено на сцену специально для этого полета).

Для главного героя этот трип на поле инстинктов едва ли не вынужденный. От пустоты. Желания забыться. В конце концов, ему трудно отказать женщине. Но после «дела» — пустота еще большая.

Любят ли Платонова женщины? Навряд ли. Им тоже скучно жить. Просто они еще не знают об этом.

В безлюбовном пространстве этого спектакля ничтожны все. С той лишь разницей, что Платонов про свое ничто («лежачий камень», «многоженец, большой мошенник с точки зрения семьи» etc.) понимает. Прочие — не почешутся. Зато горазды обвинять.

В общем, все как всегда. Хотелось подлинности — вышла подлость.

Мне только за Чехова обидно. Потому что та манера игры, которую режиссер задал своим актерам, отрицает развитие отношений между персонажами. А единственный вид отношений, имеющий место быть между этим мужчиной (Платоновым) и этими женщинами, обозначен с первого акта столь прямолинейно, что непонятно — зачем ломать комедию, если сразу известно, чем дело кончится? Это как-то очень просто: сделать из людей ряженых и наделить их одним желанием. Одним на всех. Поэтому серия узнаваний, которую запускает Чехов в финале пьесы и которая движет действие к кульминации, в спектакле не срабатывает. Не выходит здесь ни грустной, ни гнусной истории. Все и так всё друг про друга знали. Чего уж.

Внезапной смертью Платонова никто не удивлен. Болото удовлетворенно делает «хлюп-хлюп». Второстепенные лица зевают, спрашивают, когда подадут завтракать.