«Зверинец» (по В. Хлебникову).
Театр-студия «Lusores».
Режиссеры: Александр Савчук, Виктория Евтюхина

В музее современного искусства «Эрарта» состоялась премьера спектакля театра «Lusores».

Ледяное, прозрачное, белое, круглое, беззвучное, глухое пространство выставочного зала музея современного искусства «Эрарта». Зрители сидят по кругу, образуя бело-серое кольцо вокруг арены. Арена лишена запахов, красок, даже намеков на что-либо. Чистый и даже не белый, а прозрачный лист, на котором будет графически вырисовываться по-аптекарски расчетливая к звукам драматургия Хлебникова.

Скульптурные композиции-мизансцены студийцев, их экономия в каждом жесте, в каждом звуке, который может родить соприкосновение человеческого тела с поверхностью, их зарисовки зверей, напоминающие черно-белые изображения в дореволюционных словарях, — все это роднит, привязывает, ассоциирует происходящее с «изобразительным». Где «изобразительное» — не ругательство, каким оно может быть в разговоре о «театральном», а характеристика самого действия. Студийцы, играя зверей, показывают несколько самых узнаваемых их черт: испуганные глаза оленя, жующую челюсть верблюда, мягкую крадучесть тигра, огромный раскрывающийся хвост павлина, изображаемый почти всеми. По стилю изображения все картины действия — как графические эскизы, наскальная живопись, картины Пиросмани, хотя есть главное, существенное различие. Основа живописи и графики весьма материальна и осязаема: бумага, камень. Но здесь же — воздух. Каждый актер, как капля (краски, нефти), плавно и резко, медленно и быстро перестраивается, трансформируется, студийцы группируются и распадаются, как по щелчку диапроектора. Это не сцены, явления, действия, а скорее дагерротипы из зоосада, из наблюдений, из переживаний, из переосмыслений.

Воздушность, трехмерность пространства, на котором выстраивается художественное изображение, позволяет звуку рождаться, развиваться, страдать. Живописность обогащается текстом, где стилевое совпадение картинки и набора звуков (слов) настолько близкое, что нет возможности утверждать: именно это является первоисточником рожденного. В традиционном театре из текста создается герой, традиционная живопись «разговорчива» в меру нашего воображения. В спектакле «Зверинец» словно сошлись «глаз» Скрябина и «ухо» Кандинского: звук видится, предмет слышится — хоть всё и в черно-белой палитре. Когда начинается история про «Л», все студийцы «встают» с четырех колен, ведь «л» звук человеческий — ему нет эквивалента в природе, на него начинаются специфически людские слова: Любовь, Ложь. Движущиеся, хаотично всплескивающие руками актеры, выкрикивающие только одну букву «Л…» — вавилонское столпотворение, в единозвучной гамме которого слышится смешение множества языков, смешение дистиллированных личностей, лишенных всяческой характерной примеси, — чистая химическая формула экспозиционного театрального искусства.

Сцена из спектакля.
Фото — Виталий Гребенщиков

Зверинец — тоже выставка, но живых зверей. Театр, не в обиду никому, — ближайший его родственник. Общеизвестное: спектакль — со-творчество, сотворение нового мира. И в действие студии Lusores, на первый взгляд, есть что-то от выставки про сотворение мира — демонстрация всех составляющих: разделение тьмы и света, море (наступающее на зрителей), сад, животные, люди… но это скорее рассказ про РАСтворение мира, про распадающуюся на части всеобщую Историю, МИКРОсрез МАКРОпланеты. Будто каждый студиец обратился к своей генетической, в глубь тысячелетий уходящей памяти и продемонстрировал совсем не далекую родственную связь человечества с примитивным архаическим бытием.