«Пять вечеров». А. Володин.
Черемховский драматический театр им. В. Гуркина.
Режиссер Дмитрий Акимов, художник Мария Бутусова.

Глухая дощатая стена. Стук печатной машинки. Лай овчарок. Человек на корточках смолит окурок. Резкий крик: «Номер 1959. С вещами на выход…» Распахивается стена. За ней неизвестность. Помедлив, человек встает. И тут начинается странное. Канцелярист устраивает проводины: с улыбкой играет на гитаре, наливает стакан водки; два вертухая одевают человека во вполне приличное пальто, ему вручают листок со словами песни и поют вместе с ним в обнимку. Лихорадочно думаю: «Что же это такое? С ума что ли режиссер сошел? Ну да, видела я, как в музее ГУЛАГа „Пермь-36“ бывшие сидельцы обнимались с бывшими вертухаями. И не кто-нибудь, а Ковалев. Видела, правда. Но это ведь может произойти только через много лет, как воспоминания об общем прошлом. А так провожать могут только… своего, что ли? Тогда получается, что Ильин — стукач? (А также звонарь, поддувало, сексот, наседка, тихарь, чекистская сОпля, и так далее. — Из словаря Жака Росси „Справочник по ГУЛАГу“.) Да нет, стукачей так не провожали. Что же это за пролог такой странный?»

Сцена из спектакля.
Фото — Алексей Телеш.

И вот в этом внутреннем споре с режиссером Дмитрием Акимовым начался для меня спектакль «Пять вечеров» на закрытии Володинского фестиваля. Пространство распахнулось, задвигалось. Дощатые щиты разворачивались и открывали то комнату Зои, то квартиру Тамары, то переговорный пункт, то подсобку гастронома (художник спектакля Мария Бутусова). И все бы хорошо, но никак у меня не совпадали эти темные доски с ленинградским камнем. Ну, ленинградская же пьеса, с точными адресами и местами действия. И на одной стороне указывался вечер. А на другой — адрес, где происходит действие. И было почему-то важно, что «эта история произошла в Ленинграде, на одной из улиц, в одном из домов…» В деревянных щитах открывались какие-то двери, окошки, а мне все мерещилась лагерная стена. (То есть с художником спектакля я тоже была в споре.)

Между прочим, лагерный офицер (Сергей Качурин) и надзиратели (Сергей Федосеев и Александр Бардюк) не покинули героя. Они прикинулись слугами сцены: посетителями переговорного пункта, собутыльниками Ильина в вокзальном ресторане, мордой в стол, они обустраивали место действия, переживали за героев и помогали всячески. Они были даже обаятельны. Но я бдительность не теряла, помнила, что это — гэбэшники, не верила им ни секунды и пыталась понять, что это они тут крутятся? С другой стороны, думала я, может, это такие видения Ильина, его неотступные мысли о лагерном прошлом? Потом к ним присоединилась мороженщица Лера, она же аккордеонистка (Валерия Троянская), и дама с белой муфтой и загадочным прошлым (Яна Кощеева). Они-то уже были не из прошлого, а вполне из того времени, о котором идет речь. И они пели прекрасные старые песни про любовь, но не к родине, а просто… про любовь. Вместе с текстом они создавали нежную володинскую атмосферу, которая постепенно окутывала, обнимала. (И уже подумалось, ну и черт с ней, с этой гэбэшной сволочью, они же всегда рядом — надо жить, не обращая на них внимания, пусть крутятся под ногами.) Эти песни пела и Зоя — Алина Беляевская, доиграв в них свою судьбу, чуть намеченную в володинском тексте, и веселая Катя — Алевтина Козьмина.

Сцена из спектакля.
Фото — Алексей Телеш.

История, между тем, разворачивалась, но Алексей Рычков в роли Ильина вовсе не играл ни лагерное прошлое (хотя вот оно, шло за ним по пятам), ни бывшего химического гения, не ставшего Менделеевым. Он играл человека, который не смог преодолеть обстоятельства своей жизни. Вроде бы все у него было, как у многих: учеба, фронт, да — лагерь, который тоже был уделом многих, но… неудобный текст Тимофеева в разговоре с Тамарой из спектакля выброшен. И говорит Тимофеев (Олег Силантьев) так, что Ильин должен слышать его. Мнение друга многое объясняет в образе Ильина: «Зачем ему было это дело — еще три года вкалывать? Институт так и не закончил, вспомнил, что у него были к спорту задатки, заработал какую-то бляху, оставил несколько зубов на ринге, остыл. Потом завербовался куда-то на Север…» Скорее всего, не завербовался. Скорее всего, это был лагерь. Скорее всего, и зубы не на ринге оставил. В пьесе же об этом не сказано прямо. Но Ильин в этом спектакле — человек с потухшими глазами. Человек без будущего. И его приход к Тамаре — это, может быть, последний его шанс вернуться к жизни, спастись. Алексей Рычков органично, но не подробно играет человека несложного устройства. Ильин в его исполнении такой… сдержанный крепкий мужик с Севера. Словом, крепче за баранку держись, шофер. Мне показалось, что история у Ильина могла бы быть посложнее. Учитывая человека в прологе, сидящего на корточках и смолящего окурок.

Тамара в исполнении Марии Шараповой это, конечно, главная героиня вечной драмы мужчины и женщины, где непонятно, кто кого спасает, кто кому дарит счастье. Для Ильина — это пять вечеров, в которые он намерен обеспечить ей счастливую жизнь. На большее он не рассчитывает. А для Тамары счастье — это или вся жизнь, или вообще ничего не надо.

Сцена из спектакля.
Фото — Алексей Телеш.

Шарапова актриса смелая, не боящаяся резких и даже эксцентрических красок. Она очень подробно, не пропуская ничего, играет героиню, измученную даже не жизнью, а отсутствием любви. Она живет автоматически, из чувства долга, как жили и продолжают жить многие женщины нашей страны. Механическим голосом повторяет все необходимые для существования штампы, они — как подпорки, для того чтобы не упасть. В разные времена они были разные. В советские годы — совсем абсурдные. Жизнь коллектива, письма Маркса (по ним учились, как правильно любить, и, надо сказать, его письма к Женни звучали слаще музыки). Актриса не боится быть смешной с этими письмами Маркса, с поучениями незнакомой девице, с затверженным монологом про свою активную общественную жизнь. Запоминаются и ее растерянные суетливые руки, теребящие что попало при встрече с Ильиным. Ее затравленный взгляд и внутренняя женская паника, потому что прошла целая жизнь и ужас как она постарела.

Смешно сыграны сцены со Славиком (Иван Бардасов) и Катей (Алевтина Козьмина). Здесь это почти водевильная пара, в которой Катя, конечно, главная. Собственно, Катя — это прежняя Тамара, но не переживавшая войну и блокаду, не потерявшая любимого человека. Красивая и веселая, преданная и отчаянная. Звезда, которую надо удержать в руках, но опасно — можно обжечься. Актриса исполняет песню «Стою на полустаночке» — ну, скажем, песня не совсем из того времени, но делает она это так озорно и точно, что становится понятно: поезд мимо не пробежит, она его на скаку остановит. Между прочим, срывает аплодисменты зала. Забавно наблюдать столкновение закованной в броню Тамары и детей — свободного, немного балованного Славика и девочки с телефонной станции. Новые люди. Молодые, живущие по каким-то другим законам. В какой-то момент по радио звучит голос, кажется, Хрущева, говорящий о периоде, отдаляющем нас от 19-го съезда партии. Известно, что случилось на 20-м. Но эти молодые люди думают не о культе личности, у них просто другое дыхание, свободное, не спертое. Потому что война позади. А впереди — огромная и, конечно, счастливая жизнь. И как с ними говорить, Тамара не понимает.

Сцена из спектакля.
Фото — Алексей Телеш.

И вот в непростую и несладкую ее жизнь, даже не постучавшись, вошел человек, который был когда-то обещанием счастья. И все ее штампы встали в строй, на защиту. Потому что надежда страшна: а вдруг ничего не получится? И на знаки, которые подает ей Ильин, она не сразу отвечает. «Миленький ты мой…» Она уже и слова все позабыла. Все внутри отвердело, и не надо ничего будить. А когда все проснулось, все оттаяло, и она, наконец, поверила в невозможное, то торопиться тоже не надо. Теперь-то зачем? Ведь не война. «От девушки тоже зависит, надо быть гордой… Соглашаться сразу нельзя. Так вдруг? Ни с того ни с сего?»

Актриса замечательно играет этот перипетийный поворот от несчастья к счастью. Сутулая, одетая в бесформенную кофту, с потухшим взглядом, в нелепых бигуди, Тамара преображается в какую-то минуту. Не сразу (женщина ведь должна быть гордой), а вдруг устыдившись своей резкости, а на самом деле своего страшного испуга, она поверила и в эту белую скатерть на столе, и в цветы в банках, и, видно, остро вспомнила себя и Ильина, молодых, счастливых, целующихся в подъезде. И радость уже не покидает ее. «Не унижайся, не бегай за ним», — кричит ей племянник. Но вспомнив этот горький и острый вкус счастья, она пойдет искать и спасать Ильина куда угодно: в гастроном, к возможной сопернице, на квартиру друга, да хоть на край света…

Собственно, на краю света они и встретятся. Потому что после счастливого финала Ильин вдруг оказывается в телогрейке, и снова возникают глухая лагерная стена, и лай собак, и людей окликают по номерам… И когда его выкликнут по номеру 1959, стена распахнется, и где-то там, вдалеке будет стоять маленькая закутанная в шаль фигурка, в которой с трудом можно узнать Тамару. Она будет ждать Ильина. И дождется. Теперь уже они встретятся не в его лагерном сновидении. И теперь у них будет все иначе. Только бы войны не было…

Сцена из спектакля.
Фото — Алексей Телеш.

Мне пришлось уехать со спектакля в аэропорт. Я ехала и спорила с режиссером и художником (см. выше). Последние пятнадцать минут спектакля я досматривала на видео уже дома. И стало все понятно и про деревянные стены, которые никакой не Ленинград, и про Ильина, который выпивает с гражданином начальником… Все это бывает только во сне. Где униженный человек силен и уверен в себе. И точно знает, как сделать женщину счастливой. Конечно, концы с концами не везде сходятся, но это и в жизни так бывает.