В 2019 году исполняется 240 лет РГИСИ (дата, впрочем, сомнительная и недоказанная: нет связи между драматическим классом, который набрал Иван Афанасьевич Дмитревский в рамках «Танцовальной Ея Императорского Величества школы» — и Школой актерского мастерства (ШАМ) Леонида Вивьена, от слияния которой с КУРМАСЦЕПом Всеволода Мейерхольда в 1922 году получился Институт сценических искусств, ИСИ… Но вот что точно — в октябре этого года исполнится 80 лет театроведческому факультету. И тут без дураков. Самая старая театроведческая школа, идущая от 1912 года и графа Валентина Зубова, оформилась в факультет в 1939 году. Был набран первый курс студентов, и 1 октября начались занятия.

Эту школу олицетворяют многие ее создатели и продолжатели. Когда-то, начиная журнал, мы почти сразу организовали рубрику «Учителя». Частично из нее, частично из новых текстов пять лет назад была собрана и издана книга «Учителя» (составители Марина Дмитревская и Евгения Тропп), история факультета в лицах преподавателей и учеников (каждое эссе написано учеником об учителе). Герои книги — представители старших поколений педагогов нашего театроведческого (и портреты в ней расположены по хронологии их появления на факультете). Кому-то знаком этот том, кому-то — нет. И мы решили в течение предъюбилейных месяцев выводить в широкий читательский мир лица и творческие биографии знаковых педагогов театроведческого факультета. Вот так — серией, каждую неделю. Чтобы помнили.

ЭЛЛОЧКА

«Леночка, Наташенька, Шурочка…» — слышался в телефонной трубке мягкий, негромкий голос. Так уменьшительно-ласкательно обычно обращалась Элла Александровна к тем, кого любила, с кем дружила, — будь это студенты Театральной академии или ее коллеги-преподаватели, родственники или знакомые.

Э. А. Коган. 1980-е гг.

Элла Александровна отдала Театральной академии сорок лет — сначала была студенткой, потом аспиранткой, преподавателем. Читала курсы по истории зарубежного театра, замечательно читала, хотя и в манере тихой, камерной, вроде бы совсем не театральной. Ее особенно любили на режиссерских курсах, и она более всего любила читать именно им — о немецкой режиссуре, о Пискаторе, которому посвящена ее кандидатская диссертация, о драматургии. Потом со многими уже бывшими студентами сохраняла отношения личные, подробно рассказывая о спектаклях, которые они ставили, — точно, профессионально и всегда уважительно.

Нам она тоже читала лекции по зарубежному театру ХХ века. Потом мне как-то сказала, что не любила этого делать, не находила с нами контакта, потому что беспричинно волновалась, зажималась. В общем, недовольна была собой. Наверное, это связано с другим типом отношений, которые складывались с курсом как с курсом, а не слушателями лекций, просто учениками. Мы были другого рода ученики.

На нашем курсе она была куратором. Сначала, на первых порах, мы не очень понимали, что это такое. Элла Александровна регулярно приходила в обеденный перерыв и спрашивала о делах и проблемах. Потом это вошло в привычку, стало частью жизни — рассказать, посоветоваться, позвонить. У многих эта привычка переросла в потребность почти ежедневного общения. Она умела слушать, ты ощущал это, понимал, что твои проблемы кому-то близки, что тебе дадут совет, посочувствуют совершенно искренне, а не из вежливости, с высоты другого возраста и опыта. Никакой снисходительности. Я и сейчас мысленно ее о чем-то спрашиваю и вспоминаю фразу, которую она часто произносила: «Жизнь многое распутывает сама».

Она умела быть строгой. Не в том плане, что кого-то ругала или отчитывала, если ей что-то не нравилось, что-то было неправильно, не по-человечески. Нет, она просто не одобряла — в одной ироничной фразе, междометии — каком-то очень определенно сказанном «хм», да не один раз сказанном. Нам очень не хотелось вызывать эти ее интонации. Она ими нас держала. Она нас вообще держала в руках, как я теперь понимаю, — своим вниманием, неравнодушием, своими жизненными принципами — собой. Она была наша, а мы ее — со всеми сложностями и перепадами настроений. С каждым у нее были свои отношения, личные, недоступные другим, и были общие — со всеми вместе.

Курс она иногда приглашала к себе домой — мы празднично начинали и заканчивали сезон обязательно. Накрывался стол, все суетились, помогали, потом произносили тосты, а еще — играли в шарады. Надо было сочинить и исполнить какую-то сценку из литературного произведения или из пьесы, не называя имен героев, — камерную сценку, на двоих-троих персонажей, а остальные пытались отгадать, откуда это. В этих сценках мы раскрывались как-то по-новому перед самими собой, и артистизм проявлялся в тех, в ком это трудно было заподозрить. Во мне никак не проявлялся, я лучше отгадывала фантазии других, чем способна была кого-то изобразить. А вот Валентинас Диджгальвис до сих пор стоит перед глазами в роли Каренина, наверное, его могла ожидать актерская карьера… Мы узнавали себя и свои возможности — благодаря Эллочке, как мы ее называли между собой, благодаря приобщению к какому-то другому быту, укладу жизни, в котором творчество, интеллектуальная игра, юмор, ирония и одновременно внимание друг к другу были стержнем.

Выпуск театроведов 1952 г. Верхний ряд: В. Ганелис, В. Чистякова, ?, А. Бенгель, Г. Мордисон.
Нижний ряд: Н. Пляцковская, Г. Агамирзян, Е. Л. Финкельштейн, Э. Коган.

В этом смысле как-то особенно показательны отношения Эллы Александровны с Григорием Залмановичем Мордисоном. Они составляли супружескую пару — со студенческих лет. Казалось, были не просто непохожи, а противоположны и внешне и внутренне. Она была выше ростом, чуть горбилась, я бы сказала, уютно сутулилась, если так можно выразиться, никогда не говорила громко, мягко улыбалась. Он — невысокий, исключительно ровно держащий спину, более быстрый в суждениях, реактивный, определенный. Она всегда чуть подтрунивала над этой быстротой и категоричностью. И при этом видно было, что бесконечно его уважала и любила — ценила. Когда его не стало, очень горевала, подхватила курс лекций по истории театрального дела, который он читал менеджерам. По сути, подготовила новый для себя курс — в весьма уже солидном возрасте, когда на подобную переквалификацию, кажется, уже сил нет. Но было ее огромное желание — не остановить дело, которому он посвятил десятилетия своей жизни. Я помню, сколько сил она отдавала редактуре и подготовке к изданию его книги «История театрального дела в России: Основание и развитие государственного театра в России (XVI–XVIII века)» — двухтомника, посвященного началу организации отечественного театра. Гордилась этой работой, переживала, как пройдет защита докторской диссертации на основе книги. Конечно, все прошло хорошо — достойно, по ее выражению. Достойно — характерное для нее слово.

Л. А. Левбарг с сыном и студенты Г. Агамирзян, Л. Гительман,
Д. Авров, А. Бенгель, Н. Пляцковская, Э. Коган.

Знания ее были объемны и фундаментальны, что невозможно было не оценить. Восхищала ее память: на фамилии, даты, события — как из истории культуры и искусства, так и просто обычной реальной жизни. Это видно и по книге воспоминаний «Путешествие во времени», которая увидела свет в 1999 году — за два года до смерти. Книга стала итогом жизненных размышлений, зафиксированных в постоянных записях, которые вела Элла Александровна — по душевной потребности, а вовсе не для будущих мемуаров.

Она была в высшей степени интеллигентным человеком, с той особой манерой поведения, в которой сочетаются поразительная скромность и одновременно достоинство, что отличает прежде всего людей старшего поколения, петербуржцев по духу, вне зависимости от действительного места рождения. А Элла Александровна была родом из Одессы, которую страстно любила, досконально знала, которой посвятила многие страницы своей книги, с удовольствием повторяя названия улиц, давая описания быта, дворов, сценок, характерных выражений, таких особенных в этом особенном черноморском городе. Летом она всегда возвращалась в родные пенаты, где оставались друзья и родные.

Многим ее не хватает, ведь она и объединяла многих — в день рождения ей звонили десятки людей со всех концов света — друзья, родственники, ученики. Ее любили.

2014 г.