«Другой город».
Совместная продукция Pop-up театра и Летнего фестиваля искусств «Точка доступа».
Режиссер Семен Александровский.

КОГДА ТРИЖДЫ ТРИ — НЕ ДЕВЯТЬ

Три города — Амстердам, Венеция и Париж. Три маршрута, выстроенных по одной схеме: старт от собора (в Амстердаме — Вестеркёрк, в Венеции — Святого Марка, в Париже — Парижской Богоматери); вдоль рек и каналов — иногда мимо островов, как в столице Франции, где на пути героя встречались Сите и Сен Луи, а иногда и по самим рекам и каналам, как в Венеции, где пришлось подзывать гондольеров с просьбой перевезти на другой берег — набережные здесь, за редким исключением, не предусмотрены для прогулок; и в финале — обязательное возвращение на исходную точку.

Петлеобразный путь выбран не случайно: прототипом всех блужданий явился фрагмент центральной части Петербурга — от церкви Симеона и Анны, что на пересечении Моховой и Белинского, вдоль Фонтанки, огибая Летний сад, мимо цирка Чинизелли с возвращением к церкви.

Семен Александровский придумал спектакль, в котором можно было бы, не покидая одного города, совершить путешествие в другой: будучи в Петербурге, прогуляться по Амстердаму, Венеции или Парижу. Подходя к исходной точке, вы как зритель должны сделать выбор, куда именно хотите отправиться. Получаете комплект, состоящий из наушников и аудиоплеера — для возможности транслирования звуков выбранного вами пункта. Карты и айфоны, с помощью которых в определенных точках, указанных в маршруте, можно, перейдя по ссылке, увидеть приметы «Другого города». Обязательная панорама главной площади и вид на собор в начале. Затем — в порядке следования по маршруту: на набережной Фонтанки, направив айфон на воду, можно увидеть плавно перекатывающиеся воды Амстердама, или мутноватые волны Сены в Париже, или полупрозрачные, похожие на кисель, в Венеции. Между Невой и Летним садом можно при желании полюбоваться мощеными мостовыми, покрытыми травой в Амстердаме, серыми, вполне сопоставимыми с питерскими, в Париже и голубоватыми в Венеции. Пересекая Марсово поле, двигаясь обратно к Фонтанке, направив айфон на деревья Летнего сада, зрителям предлагается сравнить растения и т. д., и т. п.

Сцена из спектакля.
Фото — архив фестиваля.

Но главное, конечно, звуки. Десять дней длилась командировка режиссера Семена Александровского: по три дня на каждый из городов. Бесконечное количество раз он проходил один и тот же маршрут в попытке записать малейшие шорохи, оттенки звуков, разговоры туристов и жителей этих городов так, чтобы мы, практически лишенные визуального контакта (за исключением отдельных точек, о которых речь шла выше), только лишь с помощью аудиоэффектов могли прочувствовать иное пространство, уловить его характер.

Первые несколько минут — эффект ошеломительный. Так получилось, что первым городом, куда я захотела переместиться, был Париж. Столица Франции оглушает ревом мото, пиликаньем то ли машин полиции, то ли карет «скорой помощи»; повсюду голоса, говорят на русском, французском, итальянском разом. Ощущение довольно дикое, когда тебе, стоящему на тихом пятачке Моховой и Белинского, в мозг попадает разом столько аудиоинформации. При этом перед глазами — залитая солнцем улочка, где стоят от силы человек пять. Однако довольно быстро ты адаптируешься, учишься совмещать манипулирование с картой-айфоном-плеером, следить за движением машин и как-то встраиваешься в голосовой поток, изредка прерываемый пением уличных музыкантов.

В Амстердаме из непривычного — обилие велосигналов.

Однако ближе всех оказалась Венеция, в которой я никогда не бывала: тихое равномерное шуршание волн — абсолютный релакс. Иногда в эту аквамонотонность вмешиваются человеческие голоса. Внезапно какая-то женщина с восторгом, видимо уже изрядно поднадоев спутнику, замечает: «Посмотри, какая красота!» «Ага», — уныло отвечает ее спутник. И романтический флер улетучивается, но тут же возвращается обратно при звуках пения в соборе или итальянской песни в исполнении одинокого гондольера, одиночество которого подчеркивает скрашивающее серенаду эхо. Затем снова — плеск и тишина. И так несколько минут, почти десять, а то и пятнадцать. Равномерные шаги, в третий раз за последние два с половиной часа (на каждый маршрут отводится по 45 минут) я прохожу мимо Летнего сада, и вдруг неожиданно, в районе Марсова поля, врывается гул мужских голосов, крики, улюлюканье и свист — демонстрация. Венецианские демонстранты — на Марсовом поле. Причуда. Одна из миллионов возможностей, которая осуществилась таким вот странным путем.

Сцена из спектакля.
Фото — архив фестиваля.

Сам человек в «Другом городе» Александровского оказывается точкой пересечения целых пластов — и временных, и пространственных. Это вызывает улыбку. Горькую, ироническую, но все же улыбку: ты, идущий, соединяешь реальность, о которой даже понятия не имеешь, и условную призрачность. Собственно, что я знаю о Венеции? Город романтиков и вожделенный объект паломничества туристов; место жизни Антонио Вивальди и место смерти Рихарда Вагнера; о ней писал Томас Манн и ее снимал Лукино Висконти; Венецию — свое последнее пристанище — обожал Иосиф Бродский. То есть — культурный миф, не имеющий отношения к реальности. А здесь — Венеция даже не туристическая, какая-то иная: тихая, умиротворенная, но живая — бунтующая молодежь тому прямое доказательство.

В разговоре с Семеном Александровским относительно того, насколько же «Другой город» является спектаклем, режиссер уверенно ответил: «Является, целиком и полностью». Только это не та постановка, где А на глазах у В изображает С, а та, где все три величины тождественны: А = В = С. Зритель — герой и создатель собственной реальности, наблюдающий за спектаклем, разыгрывающимся в кадре внутреннего зрения.

Пока я ходила и бродила, надо признать, разыгралось у меня немного. Не возник передо мной тот Париж, в котором я жила, не удалось погрузиться в воспоминания, хотя там я была счастлива. Абсолютно. Мой Париж был иным — уютным, совсем не оглушающе громким, вообще не громким. И уж точно — лишенным дребезжания и завывания сирен. Но зато спустя долгое время, пока я думала о «Другом городе», все яснее в сознании проступала шелестящая Венеция. Все отчетливее возникал спектакль, как в романе Пруста возникали целые картины в сознании героя.

Права была та русская дама, что оголтело призывала мужа узреть красоту: красивая идея возникла у Семена Александровского. Красиво она воплощена. Красивы все города, пройденные за два с небольшим часа. И бесконечно красив Петербург — царственный, величественный, гордый, не теряющий своего лица, какую маску на него ни примеряй.

ПОЭЗИЯ И МАТЕМАТИКА

ФОРМА

Спектакль «Другой город» — это пара наушников, плеер, карта, смартфон и определенный маршрут: от моста Белинского по набережной Фонтанки к Большой Неве, и обратно вдоль Лебяжьей канавки к Цирку Чинизелли. Один из классических туристических петербургских маршрутов «озвучен» режиссером Семеном Александровским шумами других городов — Парижа, Венеции, Амстердама. В начале пути зрителю необходимо выбрать, в какой город отправиться, то есть звук какого города будет звучать в его наушниках.

Экспериментальная форма, выбранная режиссером, отсылает сразу к нескольким типам спектакля: перформанс (зритель моделирует действие), спектакль-променад, документалистика (звуки города не разыграны, а записаны режиссером), site-specific (взаимосвязь с конкретным местом). Форма одиночного аудиопутешествия и набор современных средств выразительности — бинуаральная запись, QR-коды. При этом в «Другом городе» больше классического театра, чем кажется на первый взгляд. В частности, присутствуют главные театральные составляющие — актер, роль, зритель.

АКТЕРЫ-ЗВУКИ

При физическом отсутствии актеров они все же есть — это звуки. Плеск воды, аккордеон, уличные музыканты, звон столовых приборов, грохот тележек, велосипедный звонок, смех детей, даже мелодичная иностранная речь — все это актеры, с которыми работает режиссер. Вместе они создают образ другого города. Звуки существуют между собой в драматических отношениях. Заблудившиеся в Венеции русские муж и жена — настоящая комическая пара, иллюстрирующая одну из особенностей города на воде: здесь невозможно найти дорогу с первого раза. А вот венецианцы, бастующие против круизных лайнеров с туристами, — это уже трагическая нота в разговоре о Венеции.

Звук другого города, «наложенный» на Петербург, — это перемещения во времени и пространстве, когда за секунду зритель преодолевает тысячи километров и с вероятностью 99% оказывается на улицах, обозначенных на карте. Сохранился бы подобный эффект, если бы мы оказались в закрытом пространстве? Нет. Но не потому, что Петербург служит декорацией к спектаклю, а потому, что Петербург — это сцена. Именно для нее режиссер «ставит» звуки другого города. Потому, когда в наушниках вдруг слышишь приглушенное авторское покашливание, то представляешь сидящего в пустом зрительном зале режиссера, наблюдающего за репетирующими актерами. Александровский дирижирует своими актерами-звуками, правильно расставляя акценты: в этом месте громче, в этом — сдержаннее, здесь нужен смех, тут шепот и т. д.

ЗРИТЕЛЬ = РЕЖИССЕР?

Звуки другого города играют свои роли на сцене, которой в данном случае выступают улицы Петербурга. Спектакль происходит для зрителей, которые хоть и не сидят в партере, но находятся на своем месте. Формально они полноправные участники процесса, помещенные внутрь сценического действия, но содержательно иерархия режиссера и зрителя сохраняется. Равноправия между ними нет. Определяющей роли зрителя (несмотря на уверения режиссера) — тоже. Правила игры задает автор спектакля. Прогулка по другому городу Александровским тщательно выстроена, выверена с математической точностью: 5000 шагов, 45 минут, 6 городских элементов на карте. Режиссер учитывает даже то, что зритель в какой-то момент может уронить телефон в воду, а потому предупредительно пишет рядом с QR-кодом «Направьте смартфон в сторону воды. Осторожно, не уроните его».

Сцена из спектакля.
Фото — архив фестиваля.

Городское пространство Александровский разбивает на звуки в наушниках, видеозаписи и фотографии. Но само повествование линейно. На карте каждого другого города — цифры, обозначающие шесть городских элементов, — они и служат нарративом. № 1 — площадь у собора (лицевая сторона, сердце города), № 2 — вода, № 3 — стена, № 4 — земля, № 5 — дерево, № 6 — финальная панорама (непарадная часть, обратная сторона другого города). Последовательность маршрута задана режиссером. Прогулка должна стать катализатором совершенно определенных зрительских ощущений. В начале это изумление от эффекта полного присутствия в другом городе, затем — буквальное сравнение городских элементов. Брусчатка на Дворцовой набережной — точная копия брусчатки на набережной Сены. Вода в Фонтанке мало отличается от воды в столице Франции. Деконструктивная структура и сопоставления, на которые предлагает обратить внимание режиссер, к середине путешествия приводят к определенной мысли: в мире нет границ, есть только наши о них представления. Страхи перед перелетами, невозможность «выйти из комнаты» и другие простые вещи. Для Александровского, проделавшего кропотливую работу по «собиранию» городов, все вышеперечисленное не имеет значения. Границы устанавливает сам человек. В этом смысле «Другой город» похож на манифест свободного театра. Театра, который с акробатической легкостью жонглирует техническими новшествами XXI века, чтобы в очередной раз доказать: меняются только средства, театр — вечен. Не случайно первоначальным замыслом режиссера был спектакль об истории улицы Рубинштейна, ее домах и их жителях. То была бы реконструкция, преодоление временных границ (и повторение опыта спектакля Александровского «Радио Таганка»). В «Другом городе» демонстрируется легкость преодоления пространственных границ. Перемещение зрителя в центр спектакля (действия/мира) имеет скорее смысловое, нежели функциональное значение. Это не передача полномочий режиссера зрителю, а диалог, организованный режиссером.

Несмотря на математическую выстроенность, «Другой город» — поэтичный спектакль. Образы городов складываются из их светлых сторон. Можно даже сказать, что в спектакле Александровского нет отрицательных персонажей, единственный противоречивый образ — это бастующие в Венеции.

Париж предстает как город любви и музыки: на мостовых нацарапаны сердечки и имена влюбленных, урчание мопедов, звон колоколов. Это Париж с фотографий Роббера Нуано: «Мир, где мне было бы хорошо, где люди дружелюбны, где я смогу найти те добрые чувства, к которым всегда стремился». Амстердам кажется комфортным экологически чистым городом для жизни с детьми, где вместо машин — велосипеды, а вместо гранитного камня — кадки с цветами. Наконец, Венеция — это вечный диалог с классикой, прогулки по несуществующей набережной Неисцелимых. Здесь утверждение Аркадия Ипполитова «главный звук Венеции — это тишина разбухшей апельсиновой корки, плывущей по ноябрьской зеленой воде канала» становится не просто красивой метафорой, но фактом, достоверно услышанным не документалистом, а художником Александровским.