«Мальчики». В. Крапивин.
Новосибирский молодежный театр «Глобус».
Режиссер Артем Терехин, сценография и костюмы Екатерины Угленко.

Чаша всеобщей любви к Владиславу Крапивину в детстве меня счастливо миновала. Не затронула она меня и в юности. Прочитала я его рассказы и повести про героических и прекраснодушных подростков уже будучи взрослой, и потому они меня скорее закономерно раздражили — своей неимоверной наивностью, идеализмом на грани с идиотизмом, бесконечной неправдой. Каково же было мое удивление, когда Артем Терехин, с которым мы в это время придумывали лабораторию в руководимом им Ачинском драматическом, сказал, что ставит «Мальчиков» в Новосибирском «Глобусе». «Достоевский?» — без тени сомнения спросила я. «Крапивин», — гордо ответил Артем, настоящий рокер, известный своей любовью к неклассической музыке.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Еще больше я удивилась, посмотрев получившийся у Терехина спектакль. Нежный, даже чувственный, остроумный и ироничный, местами откровенно смешной, а местами щемяще грустный. Полный боли за вымышленных, никогда не существовавших крапивинских мальчиков и за свое собственное детство, за уходящее, но так окончательно и не ушедшее советское прошлое и за наших родителей. Спектакль, в котором всех жалко и никому не позавидуешь, спектакль, на котором тихонько хохочешь, а после открыто всхлипываешь или украдкой утираешь слезу. Спектакль из разряда тех, от которых ничего не ждал, а потом хочешь вернуться и пересмотреть.

Секрет тут, наверное, прежде всего в хорошо сделанной инсценировке (автор литературной композиции, как и музыки — сам режиссер). Взрослый Гена (Владимир Дербенцев), простой русский мужик в мешковатых джинсах и желтой куртке, за плечами которого и армия, и неудавшаяся личная жизнь, и переезды с места на место, вспоминает последнее лето своего детства. А там — он же, только маленький совсем еще, Генка, жизнерадостный, порывистый и счастливый (Александр Липовской), и его друзья: слепой романтик Владик, ближе к финалу обретающий зрение благодаря вовремя сделанной операции (Станислав Скакунов), эмпатичный, все понимающий, тонко чувствующий Яшка (Алексей Корнев), порывистый, совсем еще ребенок Илька (Денис Васьков) и зануда-«ботаник» Шурик (Роман Исаченко).

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Пятеро актеров хоть и играют детей, но тюзятиной в большинстве своем не увлекаются, рисуя персонажей скорее едва заметными штрихами, чем маслом. Очкарик Шурик вечно с книгой, Илька чересчур порывист и борз, Владик ходит неуверенно, слегка спотыкаясь, так что ни на секунду не сомневаешься, что он и правда слеп как крот. И только Генка, которого мы видим в двух возрастах и как бы в двух плоскостях, одновременно по-мальчишески наивен и по-взрослому циничен. Вторят ему Антон и Юрик, крапивинские малыши-карапузы, превратившиеся у Терехина в комическую парочку в нелепых шортах, то и дело выясняющую этимологию бессмысленных и абсурдных детских считалок. Эти двое придают психологическому в общем спектаклю что-то брехтовское, снижают пафос и существенно сбавляют романтический градус.

Предельно абстрактны и немногочисленные женские образы — учитель английского Вера Генриховна (Евгения Краснова), как заведенная, вскакивающая со своим вечным «ай лив ин зе ЮэСэСаР», и мама Ильки Тамара Васильевна (Светлана Прутис), простая русская женщина, неожиданно подпавшая под обаяние интеллигентного Ивана Сергеевича, папы Владика, — единственного героя, решенного максимально приблизительно и ходульно. Не менее условно, чем карапузы и дамы, выглядит и сценография питерской художницы Екатерины Угленко, работающей с Терехиным уже в четвертый раз (до этого были «Двенадцать» в Каменск-Уральском, «Летел и таял» в Ачинске и «Повести покойного» в Мотыгино): стилизованная шведская стенка, она же уличная спортивная площадка, она же крыша, с которой Владик наблюдает грозу; покрытые искусственным зеленым газоном горка, стол, эстрада для музыкантов.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Кстати, именно музыка — помимо тщательно выверенной, без нажима, с нужной степенью отстранения актерской игры (особенно в монологах уже взрослого Генки, которые, хоть и читаются как будто от первого лица, звучат, скорее, как нейтральное «от автора») — отвечает в этом спектакле за эмоции. Медленные и быстрые, узнаваемые и оригинальные мелодии создают настроение и, когда нужно, гонят действие вперед или, наоборот, чуть притормаживают. Музыка при этом не иллюстративна, как это часто бывает, она задает тон, темп и ритм, неслучайно действие заканчивается не очередным монологом из серии «Когда я снова стану маленьким», а дружным и более чем лиричным распеванием песни «С тучки на тучку» Семена Каца в аранжировке Терехина.

Аранжировка — вообще очень верно найденное слово для общей характеристики этой работы. Все в ней сбалансировано так, как редко бывает на премьере, и кажется, что выстрадано и пережито лично, а значит, не пропадет и не «сотрется» со временем. Ведь верно найденная интонация и есть залог настоящего театра, его необходимое, но не столь уж частое свойство. В глобусовских «Мальчиках» все это есть, и хочется, чтобы спектакль оставался таким же живым как можно дольше, чтобы его успело посмотреть как можно больше взрослых (маркировка 12+ тут, конечно же, условность) и детей с родителями, для которых он может стать отличным поводом к разговору о прошлом и будущем, мечтах и реальности.