«Метаморфозы». Овидий.
Новый театр кукол (Краснодар).
Драматург Алена Иванюшенко, режиссер Александр Янушкевич, художник Татьяна Нерсисян.

Как показать в маленьком кукольном театре (80 мест, совсем небольшая сцена) самое читаемое произведение античной древности? Гекзаметр — и куклы? История мира, показанная в течение часа?..

Александр Янушкевич уже второй раз ставит в Новом театре кукол, первый его спектакль тут, поэтические и ироничные «Сказки Гримм», попал в лонг-лист «Золотой Маски» и побывал на БДФ. Но одно дело — сказки, по природе своей сюжетные и короткие, легко ложащиеся в мозаику, и другое — перенасыщенный событиями и порой тяжеловесно-риторический эпос Овидия, где тот стремится «от начала вселенной / До наступивших времен непрерывную песнь» довести.

Сцена из спектакля.
Фото — пресс-служба театра.

Впрочем, законом спектакля становится феномен, вынесенный Овидием в заголовок: превращение. Чудо мифологии и чудо театра по природе своей схожи: это магия перевоплощения, когда вещь легко может стать живой, а живое — представиться неодушевленным.

Действие идет в пределах рамки, ограниченного экрана, куклы в нем помещаются, а артисты — не целиком: по пояс сверху или по пояс снизу. И не случайно: здесь куклы играют людей, а актеры — богов.

Поначалу природа действа кажется скорее иллюстративной. Текст поэмы читается за кадром, появляются четыре артиста в черных комбинезонах. Перед ними — неровные «камни», которые легко разбираются на половины. В каждом каменном блюде — краска разных оттенков металла. Артисты окунают лица в этот пигмент и оборачиваются в фактуру веков: от счастливого золотого до несчастного железного. Нашего с вами.

Время играет с человеком, и боги играют.

Драматург и режиссер выбирают из Овидия несколько историй. Вначале связь их неочевидна, но постепенно вырисовывается общая тема, заявленная и через разницу пропорций: человек и боги, человек и судьба. Артисты в темном, не вмещающиеся в визуальную рамку, видны не целиком — светлые кукольные человечки ничтожны перед живыми богами.

Сцена из спектакля.
Фото — пресс-служба театра.

Важным законом, понимаемым постепенно, становится визуальная самоирония — контрапункт к величественному тексту. Смиренно принимая невозможность поставить «Метаморфозы» во всем их размахе, постановщики открыто играют с условностями сценографии, нарушая ожидания. Так, в истории о Фаэтоне на мини-сцене огромное количество декораций: от пластиковых языков пламени до вулканов и капитолийской волчицы — все это серьезнейшим образом вывозится на планшет и потом так же серьезно убирается. Так же долго, по-детски увлеченно строится замок в истории о Скилле — чтобы быть в минуту разваленным. В сюжете о пряхе Левкотое сценографию оформляют тянущиеся во все стороны нити и подвешенные на них куколки; о Нарциссе — зеркала; в истории о Сивилле — игра света на неровной вертикальной поверхности.

Кукольные герои здесь разных масштабов: одни — большие головы (например, нимфа Эхо), другие (и главные) — небольшие фигурки, либо тряпичные, либо с тряпичными деталями (как длинные руки влюбленной Скиллы). Маленькие человечки хрупки, их белый цвет часто тонирован по закону градиента: Фаэтон будто обмакнулся в красное, Нарцисс — в зеленое.

Сцена из спектакля.
Фото — пресс-служба театра.

Хрупкость человека становится главной темой спектакля. Все истории — про нарушение личной целостности: Фаэтон обгорает, бедную Левкотою любовь бога буквально разбирает на части, Нарцисс влюбляется в зеркального двойника, теряя себя. Особенно остроумно эта тема дана в миниатюре про Пирама и Фисбу: герои оказываются разобраны на части, но потом, нанизанные на один гипертрофированный клинок, обретают единство. Эта идея разъединения и собирания воедино отражена в изобретении «частокола», который отгораживает авансцену планшета и рождает иллюзии: например, белая львица движется за этим «частоколом» с нереалистичной, анимационной грацией.

Так что же, вечно человек будет игрушкой богов? Игрушкой: тут — напрямую, куколкой? В финал спектакля вынесена история о выживании — о Пирре и Девкалионе, которые пережили потоп и стали прародителями нового человечества, бросая за спину камни:

Можно было уже, хоть неявственный, облик увидеть
В них человека, такой, как в мраморе виден початом, —
Точный еще не совсем, изваяниям грубым подобный.

Гротескные длиннорукие головы, Девкалион и Пирр, бросают за спину камни; актеры вынимают такие же каменные буханки, как и вначале, и достают из них новых мягких кукольных «людей». Эти белые человечки, как символ достижений рода людского, воссоздают позы знаменитых изваяний: вот «Мыслитель» Родена, вот античный «Дискобол», вот всадник, вот «Рабочий и колхозница» Мухиной, а вот и витрувианский человек да Винчи — все они населяют планшет, и становится даже тесно.

Сцена из спектакля.
Фото — пресс-служба театра.

Хрупкий человек выживает неизвестным науке (и богам) способом и еще умудряется творить. Вот парадокс, воспеванию которого и посвящен этот изысканный, ироничный спектакль.