«Война, которой не было». По чеченским дневникам Полины Жеребцовой «Муравей в стеклянной банке».
Театральная платформа «В центре», Ельцин Центр (Екатеринбург).
Режиссер Семен Серзин, художник Александра Микляева.

Не могу об этом спектакле думать просто как об отдельном художественном событии. Не могу начинать с того, что на темной, засыпанной углем, пустой, как будто мертвой, сцене, сотворенной художником Александрой Микляевой, весь спектакль есть одна яркая точка. Девочка Полина с чудными светлыми волосами, в простом белом платье, полна жизни, страстного интереса ко всему — к жуку и муравью, к маминой помаде и Аленкиной заколке, к дедушкиным полкам с книгами, ко всему, что окружает эту маленькую еще жизнь в городе Грозном. И потому, видимо, «от избытка», в 9 лет она начала писать дневник. Шел, как показывает большой экран, на фоне которого все здесь творится, 1994 год.

Не могу, видимо, потому, что дело тут не только в эстетических достоинствах спектакля. Дело во многом. В том, что у нас в городе есть Ельцин Центр, где с невероятной интенсивностью творятся многообразные события — гражданские, общекультурные, художественные. В том, что в нем есть Театральная платформа, которая, возникнув только в минувшем сентябре, стала, благодаря прежде всего ее арт-директору Наталье Санниковой, уникальным пространством, куда за полгода умудрились вписаться самые разные театральные форматы: читки пьес (Ярославы Пулинович, Валерия Шергина, Олега Богаева и др.), лаборатории («Уральский подпол»), фестивали («Лучшее из „Любимовки“»), документальные проекты («1987» Дмитрия Зимина), променад-спектакли («Карусель» Александра Кудряшова), гастроли близких по духу коллективов (Театр. doc) и проекты с ними («Конституция РФ» с пермским Театром-Театром). Но дело не только в форматах. Платформа, родившись в соответственном контексте, должна была прежде всего определиться мировоззренчески. И после этой последней премьеры, мне кажется, можно сказать, что в основных чертах определение произошло.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Это, во-первых, острое чувство времени. Не только и не столько времени 1990-х, на исследование которых прежде всего ориентирован музей — сердце Ельцин Центра, — сколько собственно сегодня. Потому 90-е часто оказываются лишь поводом для разговора о настоящем, что абсолютно не противоречит общей концепции.

Во-вторых, время, исторические события, политические перевороты интересны не вообще, не сами по себе, а только через призму человека, его конкретных воспоминаний, переживаний, ощущений «запахов времени»: юноши из «Карусели», участников знаменитой свердловской выставки не членов союза Художников СССР из «1987» или вот Полины из «Войны…».

В-третьих, активный поиск современного языка, ориентация прежде всего не на «театрала», но и не на случайного прохожего — на художественно подготовленного, мыслящего человека со своей социальной позицией. В-четвертых — а последний спектакль показал, что это, может быть, и во-первых, — ценность свободы высказыванья. Ни для кого не секрет, что Чечня — одна из самых (если не самая) стыдных страниц президентства Ельцина. И то, что Платформа один из своих собственно сотворенных — программных — спектаклей делает про чеченскую войну, про кошмар, увиденный глазами ребенка и потому не оправданный ничем, никакими политическими интересами, — это сильный жест. И для самого Ельцин Центра, конечно. Здесь Ельцин — не тот бронзовый, вполне симпатичный исполин — перманентный зритель всех событий в музейном зале Центра, на которого я, оказавшись на почетном месте, с удовольствием опиралась 12 декабря, смотря «КОНСТИТУЦИЮРФ». Он здесь — «дядька», страшный, с сиплым дребезжащим голосом (документальная запись знаменитого новогоднего обращения в 2000-м к «дорогим россиянам» звучит странно, неприятно, смешно), который не может договориться с Дудаевым, «президентом» и «красивым», и начинает войну.

Полина Жеребцова, представленная на сцене молодой актрисой драматического театра Екатериной Соколовой, будет писать свой дневник десять лет. Мы будем видеть главные точки ее взросления, видеть, как война ломает главное — бытийное чувство радости жизни, отпущенное каждому ребенку, будем видеть, как меняется свет/цвет самого ее облика. Вот, после того как мама обстригла ее прекрасные светлые волосы, неуместные на войне, она надевает черный платок. Вот она, оказавшись рядом с только что образовавшейся от взрыва воронкой, падает, катается от ужаса, и уже платье, руки, лицо, коленки становятся угольно-черными, и понятно, что дело не только в буквальной грязи — в этот момент что-то сломалось, испачкалось, исчезло внутри. Временами жизнь будет брать свое, она будет влюбляться, болтать со старшими девчонками, которые произносят непонятное слово «целка», притворно удивляться первым предложениям «проводить», но от этого еще нелепей, страшней будут видеться не только взрывы, гибель самых близких или тех, кто минуту назад рядом покупал персики, но и ненависть к ней, русской, бывших чеченских друзей и одноклассников.

Экран здесь ведет себя очень деликатно. Прежде всего, указывает текущие своим чередом годы. Иногда взрывается отчаянными документальными записками тех, кого бросают на верную гибель, кто умоляет, ругаясь последними словами, о помощи, о поддержке, о приказе отступить. Или, наоборот, показывает, как в финале спектакля, всю сверкающую красоту церквей и мечетей, небоскребов и автобанов мегаполиса 2017-го. В основном же на сцене только полутьма, лишь косой тревожный отблеск двигающихся где-то военных объектов. Только Полина крупным планом — в ярком круге света (свет, звук, видеопроекция — Тая Сапурина). Замечательно аскетична и звуковая природа спектакля: редкие тревожные звуки, постукиванья, неожиданные, но точно попадающие в настроение песни, — все это творится прямо на сцене, в тени левого дальнего угла, двумя музыкантами, Дмитрием Зиминым и Иваном Поповым.

У меня лишь одно несовпаденье. Но принципиальное. Екатерина Соколова играет хорошо. Но я все время вижу, что она играет. Это мешает.