«Romeo & Juliet, или Милосердная земля» по мотивам пьесы У. Шекспира «Ромео и Джульетта» и романа Д. Верхюлста «Библиотекарь»
БДТ им. Г.А. Товстоногова, вторая сцена
Режиссер и автор текста Люк Персеваль, художник-постановщик Катрин Бракк

Пушкинский императив, требующий судить художника «по законам, им самим над собою признанным», казалось бы, давно должен был стать аксиомой. Между тем получается это далеко не всегда. И прочный плен собственных художественных пристрастий преодолеть удается с трудом. Даже когда не близкое тебе по языку произведение обнаруживает свою самость и значительность.

Театр панпсихизма леонидандреевского толка не был близок мне никогда. Но именно по его законам выстраивает Люк Персеваль свою новую «драму», спектакль и исполнение главной роли отставного библиотекаря Дезире Кордье Дмитрием Воробьевым. Впрочем, кто кого «выстраивает» в последнем случае — это еще вопрос, поскольку на протяжении представления витает над ним призрак Воробьева — Губернатора из одноименного спектакля Андрея Могучего, построенного на сосредоточенной игре крупными психологическими планами. И здесь уже Леонид Андреев имеет к происходящему непосредственное отношение. Как, впрочем, и давний прием сценического прочтения эпического произведения в психологическом театре, предполагающий передачу повествовательного текста Чтецу.

Д.  Воробьев (Дезире/Ромео).
Фото — С. Левшин.

По-своему очуждается артикуляционная составляющая игры Воробьева и в «Милосердной земле», где в течение спектакля речь актера представляет бесконечный внутренний монолог, который он шепчет и бормочет в закрепленный на нем микрофон. Открытый звук позволен ему лишь в редких и очень коротких эпизодах. Его Дезире — абсолютный интроверт не только в значении личных качеств персонажа, но и в манере его поведения и речи. И эта манера вслушивания, вглядывания в себя также роднит Воробьева Дезире с его же Губернатором.

Компетентно ответить на вопрос, насколько подобное исполнение роли продиктовано идивидуальностью актера, а насколько — концепцией режиссера, можно было бы, посмотрев первую версию «Милосердной земли». Премьера ее состоялась 10 марта нынешнего года в филиале (Akademietheater) венского Бургтеатра. Во внешних постановочных чертах (сценография, костюмы, мизансцены) спектакль БДТ — абсолютная копия венского. Разве что «незабудок» — пожилых женщин с деменцией, занятых в спектакле как статистки («хор»), — в Вене двенадцать, а в Петербурге девять. Однако, судя по беглому знакомству с видеоматериалами и рецензиями на венский спектакл, можно предположить, что австрийский исполнитель Дезире Тобиас Моретти (Tobias Moretti) играет его экспрессивнее и «громче» и менее сосредоточен психологически.

Венский спектакль отличается и названием — «Роза или Милосердная Земля» («Rosa oder Die barmherzige Erde»). По другому обозначены в нем и авторские приоритеты: имя Верхюлста стоит перед именем Шекспира. На мой взгляд, это правильнее, поскольку герои и центральная история взяты именно из романа. А материал «Ромео и Джульетты» использован как архетипическая театральная ситуация идеальных любовников, вплетенная в романную историю, и ни о какой, даже частичной, постановке шекспировской трагедии или ее переделки говорить не приходится. Подобным образом в другом спектакле можно использовать (и используют) «мотивы» «Гамлета» или «Отелло» — любой известной классической ситуации и пьесы.

Сцена из спектакля.
Фото — С. Левшин.

Содержательная история спектакля проста и неоригинальна. Герой, отставной библиотекарь, всю жизнь ощущавший осмысленность бытия только в его фантазийном, книжном измерении, устав от неурядиц реальной жизни и отчуждения в семейных отношениях, в свои семьдесят четыре года бежит из дома. Конфликт ожиданий и реальности, кризис пожилого возраста и прочее. Оригинально только место, выбранное им для последнего убежища, ибо укрывается он в доме престарелых, специально для этого имитируя деменцию. Здесь, среди действительно больных стариков и медперсонала, органично разыгрывает он в отношениях с окружающими фантастическую любовную историю «Ромео и Джульетты». Понятно, что Ромео — это он, Дезире, а в роли Джульетты, вернее, с репликами Джульетты в разных эпизодах, выступают и молодая симпатичная медсестра Аиша (Полина Дудкина), и даже ненавидимая и ненавидящая Дезире его жена госпожа Моник (Ируте Венгалите). Но центральный интерес для «любовника» Дезире представляет встреченная в лечебнице Роза (Мария Шульга), сверстница, а на сцене молодая красивая женщина, с которой когда-то в 17-летнем возрасте могли, но не завязались отношения, которые, как кажется Дезире, в корне изменили бы всю будущую жизнь героя. Актриса «Балтдома» Шульга, четыре с половиной года назад исполнившая там в спектакле Персеваля роль леди Макбет, играет Розу и в его венской постановке. Впрочем, именно она, весь спектакль сидящая в верхнем ярусе декорации-амфитеатра спиной к залу, а потом неподвижно лежащая в сцене своего ухода, в спектакле вообще лишена речи. Роза, настоящая Джульетта Дезире, — фантом его воображения. В спектакле ей позволено только петь и изредка неуловимо смеяться. Зритель не видит даже ее лица. Дезире тем легче предполагать в ней возможную идеальную возлюбленную, поскольку встреча их в юности оказалась единственной и мимолетной, а в нынешней реальности, по словам самого же Дезире, она представляет собой «овощ», с «пустой головой», постоянно «сосущий палец». Роза — тот пассивный объект, с которым герой связывает свои представления о возможных идеальных отношениях, абсолютной любви. В финале Роза умирает, а Дезире, для которого вымышленная реальность полностью заместила реальность настоящую, не видя смысла в дальнейшем существовании, выбрасывается из окна. Насколько это акт идеального порядка, а насколько больничная реальность — остается неясным, поскольку даже физиологические проявления деменции, имитация которых поначалу вызывает у Дезире отвращение и брезгливость, становятся для него все более естественными и органичными.

В. Павлова (Шарлотта) и Д.  Воробьев (Дезире/Ромео).
Фото — С. Левшин.

Свои «мелкие» счеты предъявляют реальности и другие персонажи: и дочь Дезире Шарлота (Варвара Павлова), расходящаяся с мужем после двадцати лет брака, и жена Моник, оставшаяся одна в их доме, где ей некого больше ругать и где даже умирать предстоит в одиночестве. Поэтому и хватается она так неистово за единственную сцену, где она — Джульетта, а Дезире — Ромео, чтобы оправдать свое хотя бы прошлое существование каким-то высшим смыслом (на мой взгляд, лучшая сцена в игре Ируте Венгалите). Ведь было же? Было?..

Впрочем, истории и образы других персонажей в спектакле лишь намечены. Несмотря на ее населенность, «Милосердная земля» представляется моноспектаклем Дезире Воробьева. Способствует этому впечатлению даже декорация — пятиярусный деревянный амфитеатр, развернутый в зал, с круглым пятачком медленно вращающейся площадки, показывающий нам Дезире в разных аспектах и ракурсах. Можно ассоциировать его и с цирком, и с аудиторией. В одной из венских рецензий мне довелось прочитать, что режиссер, рассматривающий деменцию как трагедию, реконструирует архитектуру античного театра. На мой взгляд, никакой античности здесь нет, а о декорации правильнее рассуждать как о концентрической организации сценического пространства, где на площадке-зрачке разворачивается, как в фокусе, внутренняя жизнь библиотекаря, мечтающего о своей Джульетте. Разворачивается сосредоточенно, концентрированно, сомнамбулично и очень лично для режиссера. Может быть, слишком лично для того, чтобы стать значительным публичным художественным произведением. Впрочем, пушкинский императив в этом месте вынуждает меня умолкнуть.