«Ночи».
В рамках фестиваля «Дягилев. P. S.».
Музыка Наташи Атлас и Сами Бишая.
Хореограф Анжелен Прельжокаж, художник Аззедин Алайа.

По общеевропейской традиции, ведущей отсчет с 1985 года, когда культурной столицей Европы были объявлены Афины, в 2013 году ею стал целый регион — Марсель—Прованс. Тема года — единение средиземноморской культуры, развитие диалога между двумя берегами Средиземного моря — европейским и африканским. Замысел балета по мотивам «1001 ночи» связан с участием Анжелена Прельжокажа в мероприятиях, посвященных этому событию. Кстати пришлась тема балета и фестивалю «Дягилев P. S.» (в 1910 году в Париже в рамках «Русских сезонов» состоялась премьера фокинской «Шехеразады»). К тому же, как это блестяще умеет делать Прельжокаж, «ингредиенты» для спектакля подобраны безупречно. Костюмы маргинального кутюрье Аззедина Алайа — француза тунисского происхождения, прозванного в fashion-индустрии «скульптором моды и королем стрейча». Музыка, в которой Наташа Атлас смешивает не меньше языков и стилей, чем в ней самой течет восточных и европейских кровей. Сценография Констанс Гиссе — дизайнера, работы которого изумляют легкостью движения и стремлением пересечь границы обыденности. В 2010 году Гиссе уже работала с Прельжокажем над спектаклем «Канатоходец».

Сцена из спектакля.
Фото — архив фестиваля.

От «1001 ночи» в спектакле «Ночи» остался лишь легкий импрессионистический аромат, ощутить который можно не только умозрительно: танцовщицы в одной из полных двусмысленности сцен раскуривают настоящий кальян. Декорации минималистичны: черные силуэты огромных сосудов или зубцов словно бы поднимающихся крепостных ворот. Изредка мелькнет весьма условно-ориентальный элемент в костюмах или хореографии, которая, по большей части, абсолютно нейтральна в этническом отношении, несмотря на колоритно-восточные музыкальные композиции Атлас. Структура балета копирует ловкий прием Шехерезады, вытягивающей перед рассветом начало новой сказки из предыдущей. Это последовательность эпизодов-«ночей», не связанных сюжетно, но как бы перетекающих друг в друга: еще не закончилась одна сцена, как на нее уже «наплывает» следующая.

Словно терпкой струйкой кальянного дыма обволакивает зал первая сцена, самая чувственная и многообещающая. В полутьме на полу лежат полуобнаженные танцовщицы в миниатюрных белых чалмах и юбочках. В стелющейся серой дымке и шепоте бессвязная масса тел начинает шевелиться: будто зарождение перводвижения в хаосе или пробуждение темно-смутного бессознательного эротизма. Движения становятся активнее — легкие касания, поглаживания, и вот — на какие-то мгновения из хаоса образуется космос: мелькнет осмысленная поза, соединенная пара, комбинация движений. Прекрасное томление обрывается жестко: мужчины в черных масках грубо растаскивают нескольких женщин, оставшиеся медленно-текуче, полуживотно уползают. А дальше — эффектный контраст: шестерка брутальных масок в два рядка агрессивно рубит комбинации в унисон. Подобного «тодеса» можно встретить у Прельжокажа немало, а в этом балете особенно. Синхронное исполнение комбинаций n-числом танцоров или пар, расставленных в шахматном порядке, — часто вполне оправданный и содержательный прием. Но далеко не всегда — у Прельжокажа. Зачастую именно эти «тодес»-синхроны обескураживают, проваливают действие, обнажают пустоту. Что и зачем хочет таким образом усилить хореограф? Часто этот вопрос остается без ответа. Если же рассматривать синхроны как знак массовости, обезличенности, универсальности проблемы, то это логическое понимание не спасает от скуки и ощущения энергетически-содержательного провала. Но, пожалуй, именно первому синхрону «Ночей» можно найти оправдание. Это многократно усиленное мужское агрессивное начало, и даже более — агрессия, насилие, нечто темно-непознаваемое, неразрывно спаянное с сексуальностью.

Сцена из спектакля.
Фото — Виктор Васильев.

Далее последует череда сцен, «ночей», в каждой из которых более или менее условно, но никогда не переступая границ вкуса и общественного приличия, будет представлен какой-либо вид плотской любви: гетеросексуальной, однополой, групповой. Представлен искусно, фантазийно и достаточно отстраненно — скорее, как констатация, чем как переживание. Для финала Прельжокаж оставляет садомазохистские пары мужчина — женщина: костюмы танцовщиц из черной кожи и черные решетки декорации, неожиданно оказавшиеся гибкими веревками-жгутами. Тема эротизма и насилия лейтмотивом проходит через работы хореографа. В «Ночах» отношения между мужчиной и женщиной — это борьба и секс. Зачастую между партнерами нет даже визуального контакта, не говоря уж о любви, — начиная дуэт, они даже не встречаются взглядами.

Этот логический ряд увенчивает сцена — условная кульминация (условная потому, что драматургия в балете сводится лишь к чередованию массовых эпизодов и дуэтов). Двенадцать женщин-вамп в алых коротких платьях и на шпильках выстраиваются в шеренгу посередине сцены и, подчиняясь ритму, синхронно исполняют нехитрую комбинацию. Этот многократный повтор простых переступаний, словно перфорированный ритмическими щелчками пальцев, нагнетает ощущение почти что ужаса. Гиперсексуальность в пределе становится своей противоположностью. Ставится проблема роли женщины в обществе, восточном и европейском взглядах, эмансипации и традиционализме. Сексуальная революция вкупе с феминизмом породила таких вот алых асексуальных монстров, поставила вопросы, на которые не найдены ответы.

Не дает ответов и Прельжокаж. Отношения между мужчиной и женщиной сегодня он ощущает как болевой импульс. Вместе с тем, балет как вариация на тему предполагает большую свободу прочтения. Нет сомнения, что оно будет существенно разниться в зависимости от личного и культурного опыта зрителя.

Хореограф Прельжокаж наделен счастливым талантом сочинять много, разнообразно и со вкусом. Свои балеты он собирает словно хорошо сделанную пьесу, не забывая приправить ингредиенты точно выверенной порцией фантазии и провокативности. Но для русского душою балетомана блюдо получается зачастую слишком холодным и рациональным. Слишком через ум, чтобы вдохновлять интуитивными прозрениями, и недостаточно, чтобы быть по-настоящему философским. Говоря на языке модной индустрии, которую хореограф весьма удачно интегрирует в свои балеты: блюдо не от-кутюр, но очень качественное прет-а-порте.