«Золото». Е. Тимофеева.
Прокопьевский драматический театр.
Режиссер Никита Золин, художник Павел Тарасёнок.

«Золото» — пьеса об экологической катастрофе в малом башкирском городе. Постановщик Никита Золин родом из Озерска Челябинской области, где утилизируют радиоактивные отходы. Прокопьевск — малый город в Кузбассе, регионе, в котором из-за угольных разрезов тоже плохая экология и высокий уровень онкологических заболеваний. В день, когда в Прокопьевске состоялась премьера, в столице Кузбасса в очередной раз объявили режим «черного неба». Есть в этом сочетании своя драматургия.

Сцена из спектакля.
Фото — Виль Равилов.

В «Золоте» Екатерины Тимофеевой, вошедшей в шорт-лист Любимовки-2019, придуманное и даже потустороннее переплетено с документальным. Главные герои — Марьям, ее сын Миша и ее мать — вымышлены. Но в Башкортостане действительно есть город Сибай, а в нем поселок Золото. Здесь находится один из самых глубоких в мире карьеров, работает медно-серный комбинат и нормы предельно допустимой концентрации вредных веществ превышены более чем в десять раз. Жители задыхаются от испарений серы.

В текст пьесы включены настоящие посты терпящих экологическое бедствие сибайцев, опубликованные в соцсетях. В прокопьевском спектакле, кроме того, использовано документальное видео — коллективное обращение жителей Сибая к Путину.

Основа пьесы — зарисовки жизни семьи из поселка Золото. Марьям не хочется оставлять дом, построенный ее отцом, но из поселка все бегут, и главной героине тоже нужно спасать семью. Покупателей, готовых заплатить за дом приемлемую цену, не находится. Тогда Марьям выходит на экологический митинг.

Бабка (так в спектакле обозначена мать Марьям) жизнь в дыму считает признаком богоизбранности: «Боженька наше Золото любит. Боженька семечки жарил-жарил на своей небесной сковородке, ручку задел и просыпал все на наши головы». От дыма, гари и безысходности сибайцы испытывают постоянные головные боли. Кажется, персонажи пьесы и сами не понимают, наяву все это происходит или им пригрезилось. В прокопьевском «Золоте» подчеркиваются двойственность, расколотость, миражность этой реальности.

Сцена из спектакля.
Фото — Виль Равилов.

Спектакль начинается как черная месса (сера, от которой задыхаются сибайцы, — это еще и атрибут дьявола) под музыку в стиле транс современного шамана и ди-джея Тюргэна Кама. Четверо безмолвных персонажей, обнаженных по пояс и в ритуальных фартуках, опускаются на колени. Каждая из четырех фигур занимает место в своей точке, каждая точка — угол прямоугольника. Сразу вспоминаются четыре всадника Апокалипсиса. В центре герой Сергея Жуйкова — магистр этого мрачного ордена. Рядом с ним голова быка. «И буйволы падут с ними, и тельцы вместе с волами, и упьется земля их кровью, и прах их утучнеет от тука…» — цитирует Жуйков пророчество Исайи и орошает лица четырех прислужников красной жидкостью из чаши. В эпилоге похожая мизансцена, только вместо бутафорской головы быка возникает образ пылающего золотого тельца — картинка транслируется на задник. Отсылка к сверхприбыли собственников медно-серного комбината.

Магистр и его свита — воплощение темных сил, слуги экологического апокалипсиса. По ходу действия они перемещают декорации, взаимодействуют с героями спектакля, обкуривают их дымом из вейпов. На митинге превращаются в эдаких омоновцев-мутантов, крутящих, а потом и распинающих главную героиню.

Сцена из спектакля.
Фото — Виль Равилов.

Над сценой три больших металлических листа, на которые транслируются изображение дыма, текст постов сибайцев, их видеообращение к Путину и фрагменты портрета столь любезного Бабке президента. Путин, впрочем, не настоящий, а скорее инфернальный. Фрагменты портрета подобраны так, что с листов смотрит какое-то инопланетное трехглазое существо. В одном из эпизодов Миша от отчаяния бьет кулаком в металлический лист с портретом, как будто пытается расколдовать эту реальность.

Миша (Дмитрий Савенков) — сын главной героини. Как и прописано в пьесе, он читает рэп собственного сочинения. Прокопьевский Миша — еще и поклонник Мэрилина Мэнсона (майка с принтом страшного Микки Мауса — отсылка к его мифологии), музыка которого тоже звучит со сцены. Он даже внешне старается походить на своего кумира, копировать его пластику. Впрочем, сохраняет самоиронию. Подражая Мэнсону, этот подросток лишь играет в «мировое зло», будто защищаясь от окружающего его реального ужаса.

Миша болен. Разговаривая со своей девушкой по скайпу, притворно кашляет, изображая страшный недуг. Позже кашляет уже по-настоящему и с недоумением рассматривает ладонь, которой прикрывал рот и на которой, вероятно, осталась кровь. В финале слуга апокалипсиса выдыхает в лицо Мише струю дыма. У подростка случается не только приступ кашля, но и спазм, и он уже не в силах устоять на ногах. Его подхватывает Марьям. Все трое героев садятся на старый мотоцикл — словно для того, чтобы уехать из Золота. Но этот мотоцикл, как карусель, начинают вращать четверо из магистровой свиты и крутят Марьям, Бабку и Мишу до смерти. Адская карусель с бездыханными героями тонет в дыму.

Спектакль, по сравнению с эскизом, показанным Никитой Золиным на прокопьевской лаборатории в январе, визуально стал разнообразнее, в нем появилась небанальная звуковая партитура, но гуманистический пафос как будто приглушили. Упростился рисунок роли Марьям в исполнении Светланы Поповой, словно ушли из ее образа женственность, легкость, человечность, готовность улыбнуться и поддержать домочадцев. Да и Бабке (Любовь Хмельницкая) тоже трудно теперь сопереживать. Возможно, это сознательное снижение. Ведь герои, как уже было сказано, сомневаются в реальности происходящего, а, может быть, и в своем собственном существовании. Акцент в спектакле смещается на Мишу, который чувствительнее к злу и испарениям серы и чахнет на глазах зрителей.

Сцена из спектакля.
Фото — Виль Равилов.

Невеселым послесловием стало обсуждение спектакля, на котором говорили о том, что «мусорить нельзя», но даже не упомянули о кузбасских экопротестах последних лет. Не вспомнили и историю, происходившую параллельно сибайской совсем рядом с Прокопьевском — в соседнем городе Киселёвске. Задыхающиеся от дыма подземных пожаров жители, отчаявшись достучаться до российских властей, записали видеообращение, в котором попросили экологического убежища в Канаде. Их окрестили «киселевскими канадцами». Видеоролик набрал сотни тысяч просмотров благодаря местной журналистке Наталье Зубковой, у которой, как и у Марьям в пьесе, болен ребенок и которую тоже прессуют власти. Об этом не вспомнили — как будто Зубковой и сибирских «канадцев», которых власти бросили на произвол судьбы, как и главных героев пьесы, никогда не было.