«Антигона». О. Шайдуллина.
Пермский Театр-Театр.
Режиссер-постановщик Роман Феодори, художник-постановщик, художник по костюмам Даниил Ахмедов, либретто Женя Беркович.

«Антигона» в пермском Театре-Театре — первая премьера после вынужденного гигантского антракта — выглядит высказыванием серьезным и вполне концептуальным. И даже в чем-то пророческим. В спектакле, поставленном в марте еще до карантина, нет дешевых злободневных аллюзий, но есть атмосфера пост-апокалипсиса. Война закончена, пейзаж после битвы удручающ: разруха, трупы, смрад, противогазы и маски…

А. Огорельцева (Исмена), А. Макаров (Креонт).
Фото — Никита Чунтомов.

Определение в программке спектакля как «оперы для драматических артистов» — конечно, паллиатив. Подобным театральным микстам, кросс-жанровым постановкам и прочим явлениям тотального театра, где используются практически все возможности сцены и смежных искусств, пока еще не придумана терминология и классификация. Меж тем все границы привычных театральных форматов давно взломаны, жанры смело шагают навстречу друг к другу, сплетаются в сложнейших конфигурациях, и даже «Маска» уже не считает это экспериментом. Проблема с наименованием жанра если и будет возникать, то лишь для публики, которая вообще-то должна знать, на что она идет. Думаю, что пермский Театр-Театр, несмотря на обилие качественного интертеймента, связанного с мюзикловой линией репертуара, все-таки воспитал умного зрителя, который любит не только зрелищность, но готов к серьезной внутренней работе и подобного рода неожиданностям.

Разумеется, «Антигона» — совсем не опера в том смысле, который обычно подразумевают: все стоят в величественных статуарных позах и красиво поют. Кстати, такой оперный театр давно стал раритетом, сегодня есть другая опера, дерзкая, неожиданная, современная. С невероятными визуальными и режиссерскими концепциями. Но по-прежнему с музыкой, диктующей законы сценического действия. Зафиксируем этот момент: музыка в опере — не фон, не дополнительный элемент, не эмоциональная раскраска, она — основа драматургии спектакля и его художественного времени. Композитор Ольга Шайдуллина написала талантливую партитуру с суггестивной атмосферой остинатных ритмов и терпких диссонансных созвучий. Она заставила артистов использовать все возможности своего голосового аппарата, от вздохов-шепотов и криков, от декламации (и даже приема шпрехгезанг!) до сложнейшего в тесситурном плане вокала. Но все-таки подчинила свой темперамент логике вербального смысла. И главное в пермской «Антигоне» — это текст Жени Беркович и драматургическая деконструкция мифа. Именно поэтому спектакль — не опера.

Сцена из спектакля.
Фото — Никита Чунтомов.

А текст Беркович, кажется, течет и ползет «из всех углов». Почти бытовой и дискретный мы слышим в репликах и вокале главных героев и хоровой массы. А гекзаметр отстраненного, надмирного комментария транслируется на двух(!) экранах и прочих поверхностях. Симультанность сложносочиненного, полифонического действа — собственно, главный прием режиссуры Феодори — сначала вызывает оторопь, потом затягивает, поглощает и невероятно увлекает. Сильный эффект.

Миф об Антигоне — из разряда странствующих, за прошедшие со времен Софокла столетия он становился основой как драм (они более известны), так и опер. Не возьмусь анализировать, какой традиции в большей степени наследует текст Беркович — Софоклу, Аную или Брехту — но скорее всего, это ее собственный взгляд и умение рассказать историю, разворачивающуюся на наших глазах здесь и сейчас, в конфликте традиционного и актуального. И ее либретто, включающее гремучую лексическую смесь, виды стихосложения от гекзаметра до рэпа, хочется изучать отдельно.

Конечно, нет никаких античных Фив, как нет и примет современной конкретики. В условном пространстве, которое незаметно трансформируется из городской площади в комнату сестер, в кабинет правителя и камеру последнего заточения, есть одна особенность. Сценограф Даниил Ахмедов не только укротил свою природу художника феерий и сочинил монохромную аскетичную гамму с редкими вкраплениями цвета, будто в черно-белых фотографиях раскрасили пару деталей. Он не только использовал крутые возможности пермской сцены, включая плунжера. Он придумал ход «углом». Соединение двух стен в центре сцены неизменно, и метафора — все загнаны в угол и выхода нет — воплощена со всей наглядностью. Угол же выпирает и над оркестровой ямой, и буквально тычет в лицо дирижеру (Владмир Никитенков).

А. Макаров (Креонт), Э. Мильграм (Антигона).
Фото — Никита Чунтомов.

Вероятно, в каждой из трактовок древнего мифа осью структуры всегда оставался психологический поединок Антигоны и Креонта, двух равновеликих по значимости и смыслу персонажей. В пермском спектакле равновесие конструкции качнулось, и он вполне мог бы называться «Креонт». Я видела в двух спектаклях разных Антигон. Эва Мильграм, резкая, как стекло, звонкоголосая, бунтующий подросток, и Кристина Баженова, чуть более взрослая и женственная, с внутренней тайной. Но у обеих словно отняли смысл протеста и войны со всем миром: что за импульсы двигают этим существом? Почему она идет наперекор и хочет похоронить брата-изменника? Ведь ни слова о законе родовом, неписаном. Альберт Макаров (выдающаяся актерская работа!) играет человека, который до поры до времени тщетно пытается выглядеть уверенным в себе правителем. Он знает цену словам, знает, как вести себя с толпой, и даже подчиненным внушает ужас, но его выдает скованная пластика тела (хореограф Татьяна Баганова), а еще больше — глаза раненого зверя. Логика его кажется железной: у вас подростковые капризы и семейные разборки, а «у меня — страна», и в ней должен быть закон и порядок! А все, не желающие ему подчиниться, будут жестоко наказаны. С племянницей Антигоной он терпелив и даже нежен, она — невеста его сына Гемона, до последнего момента он не хочет ее гибели. Но упрямая взбалмошная девчонка, действующая по логике — назло бабушке отморожу уши — вызывает огонь на себя, и сама сдается толпе. Откосить от возмездия невозможно даже члену царствующей семьи. Перед самой смертью ей взбредет в голову наконец стать женщиной, но не с суженым а, что называется, «с первым встречным» (главный стражник — Александр Гончарук). Но мы уже этого не увидим, как и самой смерти. В спектакле впечатляющий и страшный финал, после гибели практически всех родных, рядом только Исмена, Креонт будет стоять во главе колонны жителей Фив. Они заслужили, наконец, «нормальную» мирную жизнь и гимнически воспевают «славу героям». В самый патетичный момент Креонта начнет бить крупная дрожь. Но он справится с собой, подавит остатки человеческого и окаменеет. Навсегда. Вот тогда-то мы и увидим диктатора и тирана.

Сцена из спектакля.
Фото — Никита Чунтомов.

Теперь о том, что представляется мне главной проблемой этого одноактного спектакля. Несообразно сюжету — он слишком короток, ему не хватает развития. Он несется в темпе дайджеста, и это кажется уступкой современному зрительскому восприятию: бегом, вперед, некогда рассиживаться, лишь бы не заскучали! Боязнь большой формы — есть и такая проблема современного театра. Говоря языком классической драматургии, пермская «Антигона» состоит из полноценной экспозиции с намеченным конфликтом, за которой, минуя стадию развития, сразу и внезапно следует финал-развязка. Единственный персонаж, чья траектория образа впечатляет — Креонт. Мы так и не поймем логики поступков Гемона (Даниил Ахматов, Александр Аверин), по сути отвергнутого Антигоной, но вслед за ней покончившего собой. Нам об этом только сообщат. Мы не увидим, как Исмена (Анна Огорельцева) постепенно превращается из нежной трусихи в белокурую бестию со стальными интонациями в голосе, сподвижницу диктатора, ее перерождение будет слишком внезапным. Мы так и не узнаем, что случилось с женой Креонта Эвридикой (Анна Сырчикова), нам покажут ее уже в апогее безумия: бледная как смерть королева, напевая потустороннюю колыбельную, вяжет нескончаемые шарфики двум мальчикам-племянникам. Наверное, именно такой участи страшилась Антигона, а потому предпочла смерть? Конечно, это в жизни лучше твердо знать, в искусстве важнее — догадываться. Но чтобы это произошло, нужно время на рефлексию, а его нет. Несколько музыкальных, чисто инструментальных блоков помогли бы нам осознать, домыслить и эмоционально пережить происходящее. Но музыка здесь добровольно отодвинулась на второй план.

А. Макаров (Креонт).
Фото — Никита Чунтомов.

И все-таки. Создание этого спектакля — важный, принципиальный шаг на пути к театру, о котором, я уверена, мечтают многие, который кое-где возникает отдельными островками и очертаниями. Театр серьезных и глубоких тем, сложно устроенный, требующий универсального актера, предполагающий использование всех средств современного сценического и смежного арсенала, подразумевающий музыку не прикладного значения. Я бы назвала его просто театром музыкальной драмы. Где ему жить? Сложный вопрос. В виде нового русского мюзикла этот жанр так или иначе возникает в некоторых продвинутых отечественных театрах музкомедии (вот бы их все переименовать и переформатировать!), а иногда, как в Перми, и в театрах драмы. Главное, что процесс идет.