«Митина любовь». И. Бунин.
Театр на Литейном.
Режиссер Андрей Сидельников, сценография Марии Плаксиной, режиссер по пластике Ирина Ляховская.

Нынешний сезон был отмечен рядом бунинских премьер. Из того, что знаю — «Солнечный удар» Ирины Керученко на Малой сцене Александринского театра и «Любовь, любви, любовью, о любви» (композиция из рассказов «Темных аллей») в ярославском Театре им. Ф. Волкова. Наконец — «Митина любовь» в Театре на Литейном. Обычно Бунин очень тяжело переводится на сценический язык. Те 1000 оттенков любви, которые возникают в его рассказах, театр утяжеляет, опредмечивает, закрепляет телесно.

Такое впечатление, что в спектакле Андрея Сидельникова телесностью, наоборот, пренебрегают. Это сквозит во всем, начиная с оформления, — среда спектакля образована двухъярусной конструкцией, расчерченной квадратами полупрозрачно-пластиковых окон, — и заканчивая пластическим рисунком, переводом жизни персонажей в хореографический план. Хотя, казалось бы, какое движение без тела?

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Лирическая стихия спектакля поддержана и музыкальным рядом — настоящий пианист вживую аккомпанирует действию. Помимо того главным героям «аккомпанирует» ряд второстепенных персонажей (своего рода небольшой хор), сыгранных молодыми актерами театра.

Все, что происходит с героями, — и чувства, и сюжетный план, — оформлено пластически (хореограф Ирина Ляховская). Многое получается иллюстративно, заострено до карикатуры, например, сцена экзамена в драматической студии Кати. Чувствуется желание изобличить Катино богемное окружение. Ее одноклассницы поют, выглядят и двигаются так, словно они шансонетки в дешевом варьете, а экзамен — так, словно это кабаре в саду «Эрмитаж» (а между тем, у Бунина угадывается, что описанная им студия близка МХТ). Холеный, скучающего вида директор, Катин будущий развратитель (Александр Майоров), плотоядно посматривает на героиню, едва не облизываясь, как кот на сметану. Мама Кати (Наталья Тройницкая) исполняет песню Вертинского в надрывно-обличительной манере. На всем печать мещанской претенциозности, словно в описаниии не Бунина, а, к примеру, Аверченко.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

При виде Кати и Мити в голову легко приходит фраза: и жить торопятся, и чувствовать спешат. Рисунок движения героев, подхваченных весной любви, стремителен. Текст, в том числе и авторский, от третьего лица, проговаривается торопливо, взахлеб. Минимум оценок, пауз, рефлексии. Ладно, Катя (Варвара Щербакова) — мы все-таки отчасти видим ее — изящную, длинноногую, как жеребенок, невинно-порочную — глазами Мити. Но рефлексии нет и там, где ее не может не быть. Внутренний монолог Мити, выражающий дихотомию любовного чувства, режиссер переводит в диалог… с соседом по комнате в студенческом общежитии. От чего потаенные интимные сомнения автоматом переводятся в типичный пацанский «базар» про баб.

А хореография не оставляет артистам пространства ни для душевного маневра, ни для подлинной телесной жизни.

Постоянно чувствуется стремление режиссера обозначить отношения. Причем обозначить условно-отвлеченно, не привязывая к психологии конкретного персонажа. Из полудетской Катиной прически, кос «корзиночкой», свисает говорящая деталь — белая шелковая лента. За нее директор в конце концов поймает Катю, будто накинет лассо на необъезженную еще лошадь, и будет притягивать — наматывать на кулак.

С. Азеев (Митя).
Фото — архив театра.

Печать неестественности лежит и на том, как показана сельская жизнь, — теми же самыми актерами, что играли окружение героев в первой, городской, части. Сколько бы молодые актрисы ни давили капусту, ни подтыкали юбки, ни говорили нарочито грубовато, они все равно остаются ряжеными, пейзанками. То, что Аленку играет та же самая Варвара Щербакова, заставляет зрителей видеть в этом персонаже (хотя бы внешне) двойника Кати. Но Митя то не реагирует на нее, как на двойника! Телесная жизнь Мити, ужас неконтролируемого телесного влечения (Бунин и продолжает тему, и полемизирует с рассказом Льва Толстого «Дьявол») вовсе оставлены за кадром. Как и тема того, что толкает Митю к Аленке, когда все его помыслы поначалу устремлены к Кате, закручиваются в водоворот ожидания письма от нее… Короткое бурное соитие Мити с Аленкой тоже стыдливо решено как хореографический номер, что сейчас в театре, как мне кажется, и вовсе дурной тон. Потому что низкая проза жизни, безлюбовной «случки» подменяется красивостью.

Вторая, деревенская, часть сжата. Вполне естественно, что театру не удается воплотить тему бунинского рассказа: одухотворения природы любовью; божественного, пронизанного любовью бытия, рая, который Митя теряет, — это слишком тонкая, едва ли драматическая материя.

Естество по-весеннему трепетного, полупрозрачного как молодой стебель Мити — первая большая роль Сергея Азеева в Театре на Литейном — как будто еще не проснулось. Чувство его — нежное, уязвимое, беспокойное — акварельно, лишено тяжелых и плотных «мужских» тонов. И все его благоговейное отношение к Кате выражено одним говорящим жестом — тем, как нежно он пропускает через пальцы ее белую девичью ленту. Неслучайно в одной из сцен белые створки дверей-окон обозначатся за спиной Мити как два ангельских крыла. Причиной гибели Мити станет не предательство Кати, а ужас их общего (пусть и по отдельности) падения, измена самому себе. Так — у Бунина. Спектакль же не дает Мите паузы, передышки для того, чтобы это осознать и отстрадать; он спешит после сцены в шалаше и письма к финальному выстрелу.