Мастерская Анатолия Аркадьевича Праудина в СПГАТИ выходит из темноты аудитории, где тайно шел скрытый от посторонних глаз педагогический процесс, — к зрителям. Идут актерско-режиссерские спектакли «Футуризмзрим», «Дионисии» (прикосновение к к эллинистическому), 31 марта и 1 апреля будут сыграны обе части «Казуса Кукоцкого» (о первом спектакле мы писали).

Сегодня о педагогических принципах Анатолия Праудина с ним беседует в нашем блоге Юлия Нечаева.

Юлия Нечаева. Анатолий Аркадьевич, вы выросли в Риге, окончили там школу. Что было потом?

Анатолий Праудин. После этого служба в вооруженных силах Советской Армии два года. Лучшее время в моей жизни. А потом, к сожалению, пошел поступать в ЛГИТМиК, вместо того, чтобы там остаться на сверхсрочную и посвятить свою жизнь службе в рядах армии.

Нечаева. Вы родились в театральной семье: дедушка был режиссером, основателем Рижского ТЮЗа, бабушка — актрисой, родители — народные артисты Латвии. Поступление в театральный вуз для вас было предопределено?

Праудин. Да, это была узость кругозора.

Нечаева. Не стоял вопрос: куда идти?

Праудин. Ну, конечно, личностная составляющая еще не развита, поэтому идешь по проторенному пути.

Нечаева. Почему вы решили стать режиссером?

Праудин. Да я ничего не решал. Просто поступил на режиссуру — и всё.

Нечаева. То есть на актерское отделение не пробовались?

Праудин. На актерское не пробовался. Но… Я сейчас не помню… Я был так молод, что, честно говоря, еще плохо понимал, чего мне хочется. В молодости еще же не понимаешь, что хочется и что нужно.

Нечаева. Что для вас режиссура?

Праудин. Так… Вы, очевидно, ждете от меня какого-то яркого метафорического ответа? (После длительного раздумья). Режиссура для меня — способ жизни, способ мышления. Это фактура жизни. Почему так случилось, я уже не помню. Но так случилось.

Нечаева. О вас можно сказать, что вы тот режиссер, который умирает в артистах?

Праудин. Нет. Я в артистах возрождаюсь.

Нечаева. Чему пытаетесь научить своих студентов?

Праудин. Жить… Жить этой профессией.

Нечаева. Что значит жить режиссурой?

Праудин. Это узко, утилитарно, это каждый день убегать от жизни в иной мир.

Нечаева. Получается, режиссура — такая маленькая планета…

Праудин. Да, это маленький мир, который постепенно вырастает в большой и единственный.

Нечаева. Вы учились у Александра Александровича Музиля, «последнего представителя кинической школы», как вы сами высказывались в «ПТЖ». Кинический метод режиссера Анатолия Праудина — та черта, манера, которая отличает вас от других режиссеров. Обучая своих студентов, передаете им традиции школы?

Праудин. Естественно, потому что других мы не знаем.

Нечаева. Каким образом это проявляется?

Праудин. Это проявляется в том, чтобы привить студентам курса недоверие. Ничему не доверять, то есть — все подвергать анализу и перепроверке.

Нечаева. Почему так важно ничему не доверять, все перепроверять?

Праудин. Чтобы не впасть в банальность и пошлость.

Нечаева. Каким образом на курсе идет этот процесс тотального анализа?

Праудин. Анализ не умозрительный, а чувственный. Способом специфическим, театральным, этюдным. А дальше мы разбираем каждую пробу, и аналитическая составляющая идет вслед глубинному, чувственному анализу.

Нечаева. В одном интервью ваш сокурсник Григорий Дитятковский вспоминает: «У Музиля мы были снобы — никакой студийности, песенок, чаепития. Нас воспитывали индивидуалистами». Мастерская Анатолия Праудина взращивает личностей?

Праудин. Я думаю, что если у них это есть, а я надеюсь, что есть, во всяком случае, они проявляют признаки наличия сильной личностной составляющей, то воспитывай — не воспитывай, это произойдет.

Нечаева. Получается, в основе вашей школы лежит принцип, ставящий интересы отдельной личности выше интересов всего коллектива?

Праудин. Нет, этого в театре быть не может, потому что театр — это коллективное творчество, причем сотворчество личностей, поэтому выше или ниже там быть не должно. В театре — главных нет. А вот то, что идет попытка сбалансировать и уравновесить их личные амбиции и коллективные — это да.

Нечаева. Каким вы запомнили себя по окончании театрального института?

Праудин. Я не помню. Ну так…было что-то невнятное, малоинтересное, я бы сказал — глуповатое. Был зажатый, закомплексованный, испуганный человек.

Нечаева. Чем отличаются нынешние ваши студенты от того, каким были вы?

Праудин. Они, конечно, свободнее и эстетически более раскованы.

Нечаева. В чем проявляется эта свобода?

Праудин. В том, что они не боятся иметь собственную точку зрения, они не боятся пробовать так, как они чувствуют, а не так, как понравится педагогу. Это очень ценно. И мы пытаемся это сохранить. Потому что они должны быть свободными, профессионально не зажатыми людьми.

Нечаева. Чем отличается мастерская Анатолия Праудина от других мастерских театральной академии?

Праудин. Я думаю, как раз этим и отличается. В других мастерских более наработанные методы, приемы, а я только-только в пути. Система, скорее всего, еще заимствованная. Она взята напрокат. Собственной пока нет.

Нечаева. Анатолий Аркадьевич, вы один из немногих режиссеров, исследующих театральные системы. Артисты вашей Экспериментальной сцены также подробно изучали различные методы работы над ролью. Началось все со Станиславского, потом был Михаил Чехов, теперь вот Брехт. Понятно, что целью этих исследований является их познание и применение на практике. По какой системе обучались ваши студенты?

Праудин. Они обучались и обучаются живому, современному театру, и все системы, собственно говоря, направлены на это, даже если они очень сильно разнятся. Все системы существуют для того, чтобы помочь прорваться, ворваться в жизнь. И поэтому дело не в системах. Они нужны уже для того, чтобы уточнять что-то в способах существования.

Нечаева. Я не думаю, что вы, Анатолий Аркадьевич, будучи студентом, или уже окончив ВУЗ, могли отличить эти самые системы?

Праудин. Нет, конечно же, нет.

Нечаева. А ваши студенты смогут отличить, где Брехт, а где — Михаил Чехов?

Праудин. Пока нет. Но они нащупывают свой индивидуальный театр. Есть универсальные ключи, чтобы помочь артисту, режиссеру нащупать жизнь, слепить кусочек жизни. Вот, собственно говоря, обучение и является таким тренингом.

Нечаева. Получается, что обучать студентов различным театральным системам не следует?

Праудин. Видите ли, все театральные системы носят узкий, специфический характер. Они существуют только для уточнения каких-либо составляющих. Поэтому, студентов, я думаю, системно обучать не нужно. Существуют наработанные веками, особенно в нашей русской школе, способы, приемы, тренировки, которые развивают у режиссеров ген сочинительства, у актеров — ген восприятия. Вот, собственно говоря, и все. Когда же они немножко поработают в театре и уже сыграют что-то — тогда у них накопятся новые вопросы, которые, может быть, потребуют некоего разрешения — вот тогда можно попробовать системное изучение. Потому что учиться нужно начинать в сорок лет.

Нечаева. Ребята на курсе разные?

Праудин. Да, конечно. Кто-то тяготеет к театру жизнеподобия, кто-то — к острому, радикальному, метафорическому театру. А кто-то еще себя, так сказать, не нащупал.

Нечаева. Не требуете от них конкретного направления?

Праудин. Так я сам не имею своего направления. У меня его нету. Поэтому все спектакли разные. Брендов нет. Всеядность.

Нечаева. В кино разрешаете сниматься?

Праудин. Такие случаи, конечно, бывают, хотя, конечно, пока не приветствуются.

Нечаева. Почему?

Праудин. Потому что они должны сейчас быть сосредоточены только на учебном процессе. Ребята еще недостаточно натренированы, чтобы кидаться в результативные ситуации. Мне иногда звонят из студии и спрашивают моего разрешения. Иногда вынужден разрешать, если действительно есть такая возможность…

Нечаева. Но ведь наверняка есть такие, кто пришел за известностью?

Праудин. Я думаю, если и были такие, то они уже расчухали, что это не задача.

Нечаева. Кто-нибудь отсеялся?

Праудин. Отсеиваются.

Нечаева. Именно из-за этого?

Праудин. Нет, по разным причинам. По причине ошибки выбора — чаще всего.

Нечаева. Выбора мастерской? Или вообще — данной профессии?

Праудин. Если мне кажется, что кто-то, с моей точки зрения, не способен заниматься этой профессией, я все равно не рискую объявить его профессионально непригодным, а рекомендую сменить мастерскую. Если только это не какое-нибудь чудовищное дисциплинарное нарушение. Вот за такое человек отчисляется безжалостно, потому что если у него не существует рабочего навыка, то он театру будет только вредить. А если же человек работает-работает-работает и у него не получается, я думаю, что это, возможно, проблема мастерской. Живописец, наверное, может себе позволить работать тогда, когда он хочет, а в театре, к сожаленью (или к счастью), это невозможно. К регулярной работе тоже нужно иметь способности, потому что от этого зависит судьба спектакля.

Нечаева. По какому принципу вы отбирали материал для работы?

Праудин. По принципу разносторонности, чтобы они пробовали себя в разных жанрах, в разных направлениях, в разных эстетических пространствах.

Нечаева. Они вам предлагают материал или наоборот?

Праудин. Мы предлагаем и ждем их реакции.

Нечаева. Заставляете?

Праудин. Ну, не то чтобы заставляем, но приучаем к необходимости доводить до конца даже те истории, которые уже не радуют.

Нечаева. А режиссеры курса что сейчас готовят?

Праудин. Они сейчас готовятся к одноактовкам.

Нечаева. На большую сцену их работы пока не претендуют?

Праудин. Сейчас невозможно сказать, потому что большая сцена — это тоже не задача, а скорее следствие того, как выкручивается или вытанцовывается тот или иной материал.

Нечаева. Выходить на сцену Учебного театра собираетесь?

Праудин. Если «Кабала святош» покатит, то да.

Нечаева. В том году были показы «Кукоцкого» (первая часть), «Футуризизрим», «Дионисиев», скоро вторая часть «Кукоцкого». Идут репетиции «Кабалы святош». А дальше что?

Праудин. Есть предположения, но это — тайна мастерской. Это пока не оглашается…