«Возвращение в любовь. Сентиментальное путешествие на музыку Раймонда Паулса и стихи Евгения Евтушенко». Театр-фестиваль Балтийский Дом.
Режиссер Галина Полищук

Первое, что хочется сделать — нырнуть в документальные кадры до дыр затертого многомиллионными показами фильма, где девочка-эльф Белла, с детским выражением глаз Андрей, пухлогубый Роберт, остроугольный Евгений, печально-тихий Булат читают в Политехническом. И еще раз посмотреть на них, и еще раз зафиксировать свою нынешнюю эмоцию: в горле все тот же перехват.

От чего? От их пьянящей искренности.

Не стоит рассказывать мне, что документ всегда сильнее вымысла. Я в курсе.

Но вовсе не в курсе того, как сегодняшних молодых увлечь знаковыми фигурами шестидесятников. Для них, многих не циничных и хорошо образованных, негромкий судьбоносный вопрос «… а иначе зачем на земле этой вечной живу?» — не более, чем сентиментальный вздох. Слушают, снисходительно стесняясь увлажненных глаз пап-мам. Речь не о крохотной референтной группе, что в стенах театральных академий под горящим взором мастера десятилетиями живет с виноградной косточкой на кончике языка, кто не опасается «высокопарных слов» «то врозь, а то попеременно», не о «ботаниках» из хороших семей. Обо всех других отроках нашей страны.

Фото — Юрий Богатырев

Театр-фестиваль «Балтийский дом» тоже человек, ему, как любому, кому далеко за сорок, хочется возвратиться на свой Большой Каретный: в Ленком, к «Зримой песне». Возвратиться не столько к большим деревьям, а к прошлым глубоким чувствам, которые никто не подвергал сомнению. Это трудно. Наивно-романтическому на театре ничего, кроме коврика и актера, не требуется. Однако романтические устремления, подкрепленные заплывами таких крупнейших «осетров», как Паулс и Евтушенко, стоят немалых дензнаков. Вот и думаю: собственно, кого же эти траты обогатили, простите, духовно?

Тех, кто помнит несколько за жизнь переворачивающих душу «зримых песен», эта, увы, колодезной водой не окропила. Тому, кто помнит наизусть, что «избегая вырождений, нельзя с мерзавцами дружить», спектакль ничего к знанию ни раннего, ни уж тем более позднего Евтушенко не прибавляет.

Что же может зажечь молодежь (да, ей необходимо делать прививку культурным контекстом) так, чтобы она почувствовала нечто большее, чем удовольствие от слаженного пения, — не уразумела.

Раймонд Паулс несколько лет назад подарил театру диск с циклом своих песен на стихи Евгения Евтушенко. Театр-фестиваль этим презентом не только укрупнил коллекцию дисков, мирно лежащих на подобающих стойках. Пустил в дело, превратил в спектакль, где на трех премьерных показах маэстро лично и честно в левом углу сцены два с половиной часа работал. Сопровождал действие игрой на рояле на радость отраслевой публике.

Фото — Юрий Богатырев

Не утративший мощного обаяния семидесятипятилетний Паулс прекрасен.

Но кто-то обыкновенный сядет за рояль после его коротких показательных выступлений , и … с большей половиной позитивных впечатлений придется расстаться.

Беспримесного мюзикла, к сожалению, не случилось. Разговаривают на сцене выпускники и студенты СПБГАТИ (курсы С. Черкасского, Ю. Красовского) избыточно. Марина Смыслова — автор драматического сценария. Доброе старое словосочетание «литературная композиция» сегодня, ясен перец, для проектов — не формат.

Смыслова сочинила малоувлекательную схемку-сюжетец про четырех полувымышленных, полуреальных друзей-шестидесятников. Поэта нарекла Женей, композитора Янисом, кинорежиссера — Андреем, художника — Ильей. Есть еще физик Константин, пара девушек, американская жена поэта Хелен.

К чему эти кокетливые игры в «ни два, ни полтора»? Раз поэта зовут Женя, зритель сразу понимает: какого никакого, а кажут Евтушенко в молодости. Глядя же на Илью, принимается гадать: конечно же, не Глазунов. А Неизвестный, как известно, скульптор. Интрига Смысловой наводит лишь на один вопрос: кто мешал назвать «Женю» — Славиком, Андрея — Владиком?

Глядя же на лишенных индивидуальных черт подруг юношей, зритель-неофит легко может подумать, что талантливым, а впоследствии всемирно известным людям не везло по части избранниц.

Реплики пробалтываются с однообразной взвинченной фальшивой интонацией. Текст такой, что, кажется, возьмешь его в руки, а на пальцах отпечатается газетный советский свинец. Серая, бесталанная публицистика. Быстренько, через запятую, не задумываясь, проговаривается про танки на пражских улицах, хрущевский бульдозер, любовь и эмиграцию. Но нет ни малейшего вздоха со стороны актера Владимира Бойкова, которой хотя бы на мгновение позволил нам вспомнить Андрея Тарковского.

Женя Игоря Гоппикова — милый элегантный мальчуган. Способность к стихосложению не прослеживается. Его герой органично вписывается в ряд многочисленных юношей-абитуриентов, атакующих летом Моховую, 34.

Екатерина Зорина — Хелен (студентка СПБГАТИ, курс С. Черкасского) существует на сцене, будто жизнь уже прожита под гнетом унизительного наставления режиссера-штукатура: «Играй громко яркую блондинку!»

Андрей Кондратьев — Янис, отдаленно фактурой напоминающий Сергея Бехтерева, скромно тулится в основном к контрабасу, и когда под музыку на него падают … конечно же (!), снежинки, в его молчащей грустной фигуре обнаруживается некое скромное обаяние.

Каждая из судеб, замечу, на которые намекает сочинитель сценария, по глубине, драматизму, сложности доходит до урана. Прилично ли так обходиться с художниками— гордостью нации, в частности, с ныне живущим создателем «Бабьего яра»?

А к чему солистка Детского Ледового театра Алина Фрадина бессловесной фигуристкой несколько раз рассекает сцену на роликах? Наверное, в эти минуты зритель обязан вспомнить прелесть советских дворовых катков.

Выдающийся, не побоюсь этого слова, музыкальный руководитель питерских актеров Иван Благодер способен обучить пению и Александрийский столп. Ребята поют отлично. «Дай Бог!» звучит жестко, осмысленно безо всякого подражательства карамельным интонациям Малинина, «Я люблю тебя больше природы» — страстно, чувственно.

Если бы режиссеру Галине Полищук удалось, убрав диалоги, остаться наедине с музыкой Паулса, стихами Евтушенко, поющими студентами, оформлением Ирины Бируля (сцену обнимают деревья, тепло светят уличные фонари, мирно стоят парковые скамейки. Этакий чудесный Страстной бульвар…) и … народным артистом Вадимом Яковлевым, — сентиментальное путешествие туда, где

… комнатное пекло,
на чайных блюдцах горки пепла,
и сидра пузырьки, и пена,
и баклажанная икра!

— явно могло бы состояться.

Вадим Яковлев играет Поэта вне ребячьей суеты. Он не в гуще артистов-студентов. Он абсолютно один. Немолодой, не очень здоровый, чуть сгорбившийся грустный человек читает стихи Евтушенко так, что ты любишь его в этот момент явно «больше Шекспира». Его герой талантлив и правдив. Не криклив. Яковлев читает сквозь Евгения Александровича про себя, свою молодость, свой Ленком, своего Опоркова. И — о счастье — вот он, в горле перехват…