Хочу повторить фразу, которую я только что написал по поводу смерти Юлия Дворкина: очень много в последнее время потерь… Зинаиду Максимовну Шарко я знал лишь как человек, работавший в БДТ, то есть знал со стороны, как работник постановочной части, радист, звукооператор. Поэтому пишу как зритель, а не старинный друг, но зритель не просто, а наблюдавший Зинаиду Максимовну почти 14 лет — и за кулисами, и на сцене. Мне посчастливилось в течение этого времени находиться рядом со многими великими мастерами, великими артистами. Зинаида Максимовна была одной из них, и впечатлений у меня от общения с ней накопилось немало.

Очень больно было прочесть о смерти Зинаиды Максимовны. Она притягивала человечески.

Когда произносят имя Шарко, то людям постарше вспоминается: «Миленький ты мой…» из «Пяти вечеров». Тем, кто помоложе — потрясающе сыгранная роль Евгении Устиновой в фильме Киры Муратовой «Долгие проводы». А я прежде всего при имени Зинаиды Максимовны вспоминаю ее смех. Она смеялась так заразительно звонко, взахлеб и так искренне, что на душе становилось тепло. На сцене она так не смеялась никогда. Актеры, как правило, смеются на сцене так же, как в жизни. Зинаида Максимовна на сцене смеялась так, как должна была смеяться ее героиня. Ее смех был смехом взбалмошной девчонки.

Психологи считают, что по смеху легко определяется характер человека. Тогда слово психологам. Она распространяла мощный импульс жизни, радости.

Фото — архив Ю. Кружнова.

Характер у нее был, я бы сказал, озорной. Во всяком случае, так казалось со стороны. Она часто была и шумлива, и весела, язычок у нее был острый, юмор бесподобный. В соединении это давало эффект потрясающий. Она могла полушутя «врезать» вам правду-матку в глаза. Но она бывала необыкновенно серьезной, ушедшей в себя, когда никого, казалось, не замечала. Такая личность, как Шарко — конечно, явление сложное, загадочное. Но я не имею ни цели, ни прав говорить о личности и характере Зинаиды Максимовны, я ее плохо знал с этой стороны. Я могу сказать о ней как актрисе, о том, какова она была на репетициях, в работе.

О Зинаиде Максимовне скажут еще немало умных, точных, красивых слов. Я лишь скажу, что меня репетиции Шарко всегда потрясали. Кира Георгиевна Муратова о Шарко сказала, что она как актриса — «открытая рана». В ее уникальной актерской природе был заложен удивительный парадокс. В ней был, просто выпирал откровенный натурализм. Она этим брала. Очень ярко это увиделось во время ввода Эммы Поповой на роль матери в спектакле «Валентин и Валентина». Шарко, исполнявшая эту роль в течение нескольких лет, заболела. Зрители и актеры в спектакле привыкли к Шарко, к образу сварливой неврастенички, созданному ею с неподражаемым правдоподобием. И вдруг пришла Попова, чурающаяся бытовизмов, внесла в роль какие-то загадочные философские обобщения, мягкую округлость реакций и даже жестов. Героиня Поповой потеряла напористость и агрессивность, сама стал «страдающей субстанцией». Акценты сместились, спектакль, конечно, получился иной. Шарко не делала никогда философских обобщений, как это блестяще умели та же Попова, Юрский, Данилов, Панков или Смоктуновский. Но в то же время образы Шарко были очень театральны. Театральность была в натуре Зинаиды Максимовны. Изумительная, одна из лучших ее ролей — Эржебет Орбан из пьесы «Кошки-мышки». Она сыграна архинатуралистично, но в то же время придумана, театрально подана. Как будто читаешь в книге об этой женщине, а не видишь ее на сцене. Это был не столько образ, сколько рассказ о нем. Как в ней это уживалось, трудно сказать. Кстати, Кира Муратова тоже говорила о природной театральности таланта Шарко.

Шарко сыграла на сцене БДТ не один десяток ролей. Но что удивительно: чуть не половина их — роли эпизодические. Это при том, что Товстоногов пригласил актрису в БДТ в 1956-м, и на главные роли («Пять вечеров», «Четвертый»). Но Шарко была не только мастер магистральных, больших главных ролей, но и мастер эпизода. Она даже тянулась к нему. Она сразу находила ключ к роли, понимала ее перспективу, временной разбег, строила форму. Я помню репетицию одной из таких ролей: у Шарко всего десять минут монолога. В репетиционном зале. Первый выход Шарко, проба. Шарко вышла, села. Гога слушает. Монолог прошел весь, Гога не остановил. После помолчал, ждали, когда начнутся указания, советы. Но шеф вдруг выкрикнул: «Леня, Валерий, на сцену!» — и пошла репетиция дальше. Гоге нечего было добавить. Все было сделано совершенно, блестяще, с первого раза. Вот такой была мастер Зинаида Максимовна. Необыкновенная актриса, талантливая, необыкновенная женщина, удивительно веселый человек. Мир ей.