«Вспоминая идиота». По мотивам романа Ф. М. Достоевского «Идиот».
Независимое театральное сообщество «на П.П.» (Санкт-Петербург) на сцене театра «Особняк».
Режиссер Юрий Николаенко.

Все участники проекта — однокурсники, бывшие студенты Семена Спивака. «Идиота» ставили на курсе — материал, образно говоря, размят, и это чувствуется. Более того,очевидно и соответствующее требование к зрителю. Постановщиками предполагается знание романа хотя бы на уровне набора популярных культурных кодов, с которыми режиссеру позволительно делать что угодно.

Любые этюды на тему «Идиота» возможны, если правила игры отчетливо ясны участникам всех уровней — персонажам, исполнителям, зрителям. Рамки вариаций указаны в самом начале спектакля очень доступным и классическим способом. Представление начинается с пластической интермедии, где в комическом ключе показано, как двое мужчин соревнуются за расположение одной женщины, которая настолько обременена их заботой и так безразлична к происходящему, что в финале пытается удавиться. Это и краткое «либретто» спектакля, и заявка на то, что постановка, несмотря на тему, будет парадоксально наполнена юмором отстранения.

И. Николаенко в сцене из спектакля.
Фото — архив театра.

В таком уравнении происходит естественное сокращение: убираем Иволгиных и Епанчиных, убираем все ненужные сюжетные линии — остается простое квадратное уравнение, где Мышкин и Рогожин —первый и второй коэффициенты при переменной— Настасье Филипповне. Так или иначе, все равно нулю. Нулю равна возможность нового.

Это история про двух людей, которые существуют в связке, или про раздвоение личности, если хотите. Все происходящее на сцене можно свести и к диссоциативному расстройству Рогожина — так и подается спектакль в анонсе.

Мятежный Рогожин сидит дома, вспоминает «Идиота» и сходит с ума от осознания собственных несовершенств, от предчувствия дикого. К нему приходит Мышкин — с коробочкой шоколада «Коркунов» и бутылкой «Советского шампанского». Мышкин невыносимо, чудовищно, разрушительно милый. Парфен винит его во всех своих неудачах и тут же полностью оправдывает. Двое этих людей трогательно дружны — а куда им деваться! Кроме всего прочего, их объединяет еще одно важное обстоятельство —безумие, идиотизм.

А. Гуменюк в сцене из спектакля.
Фото — архив театра.

Двое товарищей по несчастью к своему ужасу обнаруживают не только полную зависимость друг от друга, но и взаимозаменяемость. В долгой череде диалогов Мышкин и Рогожин виртуозно меняются местами (артисты Юрий Николаенко и Николай Иванов). То есть, кроме классического ритуала — обмена крестами (здесь — идентичными, картонными), происходит и символический обмен телами.

В результате обнаруживается, что ни психофизика артистов, ни разница их манер исполнения не влияют на итог. Это интересно. Все — проекция ума, и в романе Достоевского (как зачастую и в любой сложной жизненной ситуации) взаимосвязь причины и следствия настолько плотная и запутанная, что даже скачки из одного тела в другое удивительным образом ничего не способны изменить.

Рогожин жалуется Мышкину на возлюбленную: «С тобой она будет не такая, и сама, пожалуй,этакому делу ужаснется,а со мной вот именно такая». Он скажет это несколько раз на разный манер — этот их ночной диалог зациклен режиссером и повторится многократно.

Рогожин ошибается — Настасья Филипповна не изменит никаких своих свойств, вне зависимости от обстоятельств —она вообще величина условная,просто красавица с портрета, просто повод для диалога. Суть в том, что мы имеем дело не только с роковой женщиной, но и с роковыми обстоятельствами (в самом древнегреческом смысле этого слова).

Н. Иванов и И. Николаенко в сцене из спектакля.
Фото — архив театра.

Настасья Филипповна убита изначально. То есть, нет — она существует как действующее лицо, но авторы спектакля не собираются делать из ее убийства интригу.Она хрестоматийно симпатизирует Мышкину, но не пойдет за него, потому что это строгое условие Достоевского, которое необходимо соблюдать. Она с первого своего появления — скорбное напоминание о себе,темноволосая, бледная, в черном вечернем платье или в белой сорочке — только видимость, знак с вполне определенной эмоциональной нагрузкой — ее портрет Мышкин найдет в колоде карт. Это пиковая дама, это панночка, это девочка из колодца — как угодно. Она «ходит» по дому Рогожина как до, так и после своей смерти, сама как смерть — эффектная и инфернальная.

Хорошо, когда бедный театр на глазах зрителя превращается в театр условный: пластиковый бокал невозможно разбить, но можно смять одной рукой — эффект тот же; кресты Мышкина и Рогожина вырезаны из картона — но тем они символичней. Невероятно здорово спектакль вошел в контекст «Особняка» — с его кирпичными стенами, с его уютным замкнутым пространством, с его историей и традицией камерных спектаклей—конечно, «Кроткой» Юлии Паниной, прежде всего.

Во время спектакля возникают и другие сюжеты из романа. Например, большое значение придается истории про смертную казнь.Федор Михайлович Достоевский и сам не понаслышке знал, что это такое — десять минут до смерти, он ждал собственной казни, осужденный по делу петрашевцев, и только стоя под прицелом солдат и прощаясь с жизнью, узнал о том, что помилован. Режиссер спектакля, исполнитель роли Мышкина, как бы выходя из роли,сравнивает минуты, проведенные на сцене, с минутами на эшафоте. А сходство есть — десять кульминационных минут эфира (и там и там) — это десять минут возможностей, которых не будет завтра. Это невероятно ответственно и важно. Авторы спектакля вслед за Достоевским намекают нам, что, по-хорошему, нужно так относиться к любым десяти минутам, поскольку время развивается нелинейно. Времени нет, точнее, существует некая петля времени, которая возвращает героев в одни и те же события для того только, чтоб удостовериться — ничего нельзя изменить, но пробовать нужно, потому что вовсе не сам финал, а именно эти «этюды» — суть жизни.