Мастерская А. А. Праудина в СПбГАТИ показала результат годовой работы: спектакль по роману Людмилы Улицкой «Казус Кукоцкого». Собственно — часть романа Улицкой, часть будущего спектакля, два часа, несколько линий, фрагментов, смысловых планов. Акцент на семейной истории доктора Павла Кукоцкого, на зле криминальных абортов, которое он хотел преодолеть, на истории его бескомпромиссного друга Ильи Гольдберга, на послевоенном политическом идиотизме. Сцен, в итоге, будет больше. Перед началом Праудин какой-то немыслимой формулировкой выразил предварительность нынешнего этапа работы, что-то вроде «эскиз первого прикосновения к роману». Это не так. Уже есть художественное событие, есть спектакль, вполне цельный, и он производит глубокое, резкое, объёмное человеческое и театральное впечатление.
Сцена из спектакля.
Фото — Юрий Васильев
Театральным языком выражено самое сложное и существенное в романе: пограничное ощущение — между временами, между жизнью и смертью, между физически конкретной натурой и сверхреальностью. Роман понят глубоко, ищется театральное измерение того пространства, в котором «истина лежит на стороне смерти». Секрет успеха заложен именно в объемности и разнообразии художественной оптики. Вместо прямого жизнеподобия — то, что над ним, под ним, перед ним, за ним. Прямым изображением в формате 1:1 невозможно было бы передать ни страдания женщин, умирающих от кустарных абортов, ни дикий абсурд большевистского руководства наукой, ни обратную перспективу самоанализа интеллигента из другого измерения, после конца его жизненного пути, ни невероятный казус потери главных людей в его жизни, ни поток исторических эпох. Натурализм, но насквозь игровой, социальная драма, но перемолотая фантастикой. Конечно, сквозь все театральные измерения проходят крупным планом, подробно моменты внутренней жизни нескольких людей (Кукоцкого, Гольдберга, Елены, Тани), когда они принимают важные решения, когда ссорятся, сталкиваются, понимают по-новому важные вещи. К этим «психологическим» наплывам относятся споры Кукоцкого с Гольдбергом о кампании против космополитов и о перспективах генетических учений, первые встречи влюбившегося героя с Еленой и ее дочерью Таней, семейные события и болезнь Тани, последний спор с Еленой о легализации абортов. Вокруг этих наплывов — сверхтеатральный, фантасмагорический монтаж, но межчеловеческую, «психологическую» линию Е. Санников, В. Бугаков, П. Теплякова, А. Петросян чертят как раз мягко, подробно, разумно, сосредоточенно, и можно вникать в сложные сопротивления идей, когда нет абсолютной однозначной правоты, и можно угадывать непроявленные наружу чувства. И рядом живой психологизм внутри характерных масок — академик Лысенко (О. Молитвин), домработница Василиса (Е. Никитина).
Сцена из спектакля.
Фото — Юрий Васильев
Праудин и его студенческая режиссерская команда поставили разные проекции многосоставной истории, режиссеры-третьекурсники читали (каждый по-своему) куски, линии, контексты, ответвления, отражения романной реальности. Получилась необходимая многомерность: ведь история доктора была бы невнятной без откровенных, «грубых», медицински определенных трагедий пациентов, без устрашающих и фарсовых политических картин, без условных неправдоподобных сцен того света, предполагающих чем-то заменить предметное изображение. (Это, кстати, всерьез отличается от телефильма Юрия Грымова, зафиксировавшего только сюжетную, вписанную в бытовую и историческую повседневность материю романа, где утерян его особенный стиль, а значит, его философия).
Многолинейный, многосоставный современный роман — верный выбор материала для курсового спектакля. Это — возможность вариаций театральных языков. Но еще важнее, что при постановке такого материала исключена возможность иллюстративности, тупого следования за литературой. Описания, словесные игры, намеки и образные ассоциации можно передать именно и только средствами театра. Вообще-то мастер подводил к этому студентов с самого начала, с первого курса. Режиссеры ставили ассоциативные свободные композиции по прозе, сказкам, мифам. Надо было изначально сочинить всё: как выглядит пространство, есть ли там персонажи, сколько их, что они собой представляют, что делают, говорят ли, поют ли, какой там ритм, какой свет… То есть, надо было создать театр как целое, как самостоятельную реальность со всеми параметрами этой реальности. Так не иллюстративно, а творчески и у актеров рождается словесное и звуковое действие (по системе Ю. А. Васильева), и все параметры существования на сцене, от наблюдений до «профнавыка», эксцентрики и движения (кстати, и тут полезное разнообразие педагогических методик В. Г. Баженовой, А. И. Кладько, А. Н. Шимко, А. А. Кабанова, Е. Р. Ганелина, И. С. Качаева).
Сцена из спектакля.
Фото — Юрий Васильев
В «Казусе Кукоцкого» театральная материя сложная, в одно и то же время человечески пронзительная и образно увлекательная. Роды жуткого гомункула, наивный хор/оркестр ангелов-больничных пациентов, жуткий маразматический президиум сессии академии сельскохозяйственных наук, новобранцы загробного чистилища — это театральные образы, которые объединяют в себе противоположные начала, они смешные страшные, фантастические натуралистичные, возвышенные грубые (противоположные начала слиты вместе, без знаков препинания). Именно это называется гротеском. Именно к этому, гротескному способу театрального высказывания стремится театр, когда высказывается о материях существенных, но чаще всего тормозит на какой-то одной из половинок противоположностей. А курсу Праудина повезло. Его сразу поставили в систему настоящего современного театра, где нужны невероятные, необыкновенные средства, чтобы выразить собственное, глубокое, острое, свежее ощущение человеческой боли, физической и нравственной.
Два часа выступления, показа. Не могу назвать это спектаклем, потому что согласен с А.А. , что это «лишь прикосновение». Сделать из такого сложнейшего материала спектакль — задача сверхсложная. Т,к. я не видел еще на сцене учебного театра похожих тем.
Теперь по показу: все время сравнивал «кукоцкого» со «старухой». Кладько (отдаю ему должное) смог из пьесы с тремя главными героями , сделать спектакль , в котором главные роли исполняли все и актеры и режиссеры курса. И там был прекрасные ( на мой взгляд ) диалоги Санникова и Бугакова, интересная Полина Теплякова.
В «кукоцком» все наоборот. Затянутые , невнятные диалоги. Санникову не веришь, как профессиональному врачу.Это видно в сцене с умирающей дворничихой.
Пленум ВАСХНИЛ уж слишком был веселым( почти как Юрмала), а не гротесковым. Все видимо стремились рассмешить.А смех при той ситуации 37 года , должен быть смешным и страшным. (Ребят понять можно — молодость.)
У А.А. Праудина была еще одну задача , всех задействовать, она получилась скомканная. Браво можно сказать Жене Никитиной , хорошо чувствовала канву действия.
Будем ждать осени. Всем удачи.
андрей, вы дремали? не «умирающей», а мертвой! собственно, кукоцкий ограничился попыткой нащупать пульс. действительно сложно в таком поведении заподозрить методы профессионального врача. и не 37ой год, а 48ой. что означает выражение :» задача …. получилась скомканная»—вообще не понятно, простите. и вопрос: а зачем сравнивать «кукоцкого» со «старухой»? что касается реплики: «(Ребят понять можно – молодость.)» — это и вовсе смешно, поскольку, ваша орфография не позволяет в вас заподозрить человека старше 13и. лично я «невнятных диалогов» в «казусе» не помню, как и желания вас «рассмешить». такой задачи, даже очень скомканной, не стояло. была именно довольно страшная картинка: выжившие из ума академики, «интеллектуальная элита», простившаяся с разумом и не отдающая себе отчета в происходящем. за внимание к работам спасибо, но вынужден заметить, что Полина Теплякова в спектакле «Чудотворец» по «Старухе» участвовала только в массовых сценах, хотя допускаю, что была в них весьма интересна. позволю себе обратить ваше внимание на довольно странные критерии оценки спектакля, коими вы руководствуетесь. а термин » хорошо чувствовала канву действия » с моей точки зрения нуждается в переводе на русский язык.
Да,очень интересное решение этого романа.Очень современное А.А. Праудин молодец..но жутковато!очень жутковато!Особенно момент аборта,хотя могу при всем своем к этой сцене отвращении,что сыграна она в тоже время блестяще,дворничиха хороша,даже очень.Понять как играть такую роль в столь юном возрасте тяжелое работа!Васхнил получился тоже неплохо,интересно,но были ребята на грани квна!Желаю успехов вам,дорогие студенты!
Какая тетральная мистерия? Какой современный театр? Пещерка ужастиков, безобидный аттракцион для детишек. И критик прямо по-детски находит в песочнице «изумруд». В работе много старания, много придумок, но смыслов мало. Нормальная пора исканий. Будут и находки, надо подождать.
Неожиданно и смело. Действительно, больше всего приятно порадовало не иллюстрирование текста, а придумывание, постоянное, иногда даже не очень понятное разумом моим, но как-то прочувствованное мной придумывание всего. Гадала, кто эти «белые»? Ангелы, или нерождённые дети, или какие-то немые души?.. Жизнерадостные такие!.. Музыкальные… Так же порадовал метод подхода к тексту, к ситуации: сначала этюд, а потом уже, если родится, то текст, авторская ситуация, или вообще что-то иное. Конечно же, это фантазия, сценический бедлам на тему романа, но только таким я сейчас и принимаю театр. И, кажется, не я одна. Вообще, театр сейчас общается с образованной и читающей публикой, слава богу, поэтому пересказ и становится недопустим.
И это радует. Даже в такой пугающе-захватывающей постановке, какой обещает быть спектакль курса Праудина.
Праудин (или его режиссеры?) решают «роман жизни» Улицкой как «роман смерти». Для парадоксалистской манеры Анатолия Аркадьевича — не удивительно. Все начинается в аду, куда попадает Кукоцкий, где встречает его Гольдберг и где уже давно горят в огне (за дверями аудитории полыхает преисподняя) все прочие персонажи. А потом — обратным ходом — тот свет превращается в этот, и выясняется, что никакой разницы, собственно, нет, все жили в аду, ежедневно грешили, убивали, и варварские инструменты для подпольных абортов — чем не коса (серп?) смерти, чем не адские муки претерпевали советские женщины в кровавых отрепьях, десятками тысяч умиравшие после операций у подпольных коновалов? И, с другой стороны (это крупно прописано и в романе), не убийца ли Кукоцкий, боровшийся за легализацию абортов? Христианский хрех этот не простила ему православная Василиса, именно эта его борьба навсегда разделила их с Еленой, в ней — корень зла его жизни.
В отличие от книги и от очень неплохого сериала Ю. Грымова, который тоже ставил «роман жизни» (к слову, играющий на курсе Кукоцкого Е. Санников и В. Бугаков — Гольдберг фактурно повторяют Ю. Цурило и К. Бадалова из фильма), спектакль Праудина и компании стремится обнажить экзистенцию, только ею и занят. НО! ОЧЕНЬ ВАЖНО! С самого начала пропущен (или концептуально изъят) мотив ДАРА Кукоцкого, его способность видеть насквозь. А без этого мотива как раз все и теряет экзистенцию, обытовляется. Если в романе Кукоцкий увидел Елену на операционном столе всю насковзь, включая затемнение верхнего легкого, и воспринял ее как давно жившую отдельно часть себя (другие женщины, как известно, на время лишали его энергии и дара видения), то в спектакле просто доктор влюбился в пациентку… Получается, что пластическим путем пересказывается история: вот операция. вот обнялись, вот стали жить вместе. Это визуализация фабулы, а не исследование экзистенции.
А что касается логики, то непонятно, почему в аду никто друг друга не помнит, а Гольдберг не просто узнает Кукоцкого, а буквально служит его Виргилием. Он что, не с того же света?
Но вопросы-вопросами, а работа очень увлекательная, слаженная, ни на минуту не выпускающая твоего внимания. Мечтала сегодня посмотреть вторую часть. Заболела. А хочется!