Пресса о петербургских спектаклях
Петербургский театральный журнал

ЖЕНСКАЯ ДОЛЯ

Пятый международный фестиваль «Александринский» открылся премьерной постановкой «Укрощение строптивой» известного литовского режиссера Оскараса Коршуноваса. Последние тридцать минут спектакля хороши настолько, что наполняют обаянием предшествующие три часа безостановочных кульбитов и продолжительных диалогов, от которых, пожалуй, и сам Шекспир отказался бы, посмотрев спектакль разок-другой.

Построенная в фарсовых традициях ранняя шекспировская пьеса «Укрощение строптивой» задумана автором по принципу театра в театре. Некий лорд решает разыграть случайно встретившегося ему медника Слая: пьяного юношу моют, переносят в господскую постель и после пробуждения обращаются с ним, как с дворянином. Впрочем, на этом история забулдыги благополучно в пьесе заканчивается, уступая место разыгрываемым перед ним любовным интригам.

Один из ведущих европейских режиссеров Оскарас Коршуновас, уже демонстрировавший на фестивалях «Балтийского дома» своеобразное видение Шекспира (гипнотический «Гамлет» и перенесенные в бакалейную лавку «Ромео и Джульетта»), в спектакле сюжетную линию Слая не бросает: этот персонаж в исполнении Валентина Захарова все время находится на сцене, комментирует и даже вмешивается в действие. «Жизнь есть театр» — этим постулатом вооружалось не одно поколение режиссеров. Не одно поколение зрителей в свою очередь безропотно с этим соглашалось. А то, что жена во всем должна покорно повиноваться мужу, все-таки теорема, а не аксиома. Впрочем, зрелищность спектакля в какой-то момент настолько захватывает, что тут уж не до возражений.

Находки режиссера и художника действуют на зрителя так же, как методы воспитания сообразительного Петруччо авторства Дмитрия Лысенкова на взбалмошную невесту Катарину в выразительном исполнении статной Александры Большаковой: доводят до изнеможения и берут под финал без боя. Женившись, Петруччо держит непокорную в принудительном аскетизме (морит голодом, проще говоря). Режиссер же держит зал под прицелом: Катарина, например, так активно размахивает вешалками, что некоторые из них, отскочив, долетают до первых рядов, провоцируя зрителей и впредь ожидать жонглерских ляпов с напряжением. Но главное, конечно, другое: Петруччо не дает жене насладиться прелестными нарядами, убирая их сразу после примерки, а зрителю не дают прийти в себя от круговорота «нарядов» сценических. Художник Юрайте Паулекайте сочинила на сцене живописный бардак: тут и гипсовая лошадь без головы, и кукла в два человеческих роста, и бюсты писателей мировой литературы, и череда париков на болванках, и прочая пыльная театральная бутафория. Что касается костюмов героев, то актеры расхаживают по сцене в черных штанах и майках и только на время диалогов буквально прикрываются шикарными историческими нарядами. У каждого героя есть соответствующий манекен на колесиках, который и становится как бы картинкой к рамке — из-за него торчат лишь голова и руки, вставленные в рукава.

Когда герои надевают наконец платья, наступает момент истины — финальная сцена, во время которой укрощаются сомнения в состоятельности высказывания. Пришедшая по приказу мужа Катарина в роскошном царском одеянии произносит страстный монолог о женской доле. Слова ее (по отдельности рассыпающиеся даже от простых возражений) мощно и цельно звучат на фоне величественной тишины, завораживая и заставляя поверить во что угодно. И если у Петруччо был козырь в кармане — родившаяся любовь к Катарине, то и Коршуновас не без него подступился к своей «Строптивой».

Комментарии (0)

Добавить комментарий

Добавить комментарий
  • (required)
  • (required) (не будет опубликован)

Чтобы оставить комментарий, введите, пожалуйста,
код, указанный на картинке. Используйте только
латинские буквы и цифры, регистр не важен.