При всей эффектности «Укрощение строптивой» не часто появляется на наших сценах. Последний раз мы видели комедию Шекспира в 2001 году — режиссер Владимир Мирзоев и Максим Суханов (Петруччо) размазали по стенке Катарину, а заодно и Шекспира. Людям менее радикальных взглядов укрощение современной женщины представляется делом безнадежным. Оскарас Коршуновас в Александринке поставил спектакль не об этом. Он продолжил тему своего «Гамлета», тему призрачного театра с бесконечными превращениями.

Шекспир дает для этого повод: история Катарины, Бьянки с женихами разыгрывается актерами шутника Лорда. Кроме того, Лорд заставляет пьяницу Слая исполнить роль лорда и зрителя комического представления. Обычно это вступление выбрасывают. Коршуноваса, напротив, увлекла идея тотального театра.

Спектакль начинается с импровизации молодого, пьяненького псевдозрителя (Валентин Захаров). Выпил он в буфете виски, и потянуло на рассказ о любовных приключениях. Рассказ, надо заметить, длинноват и не слишком органично пристегнут к последующему действию. Что не мешает воспринимать основной сюжет как порождение пьяной и сонной фантазии Слая. Однако эпилог (когда Лорд велит выбросить на улицу Слая) в александринской постановке опущен, и пролог как бы «зависает». Правда, существует точка зрения, будто наш образованный зритель знает всe про классику, и не обязательно доигрывать пьесу до конца. Хотя, думаю, если на сцену вывели персонажа, надо с ним разобраться. По Коршуновасу, Слай на поклонах вылезает из-под юбки Катарины, заново родившись. Ну, предположим.

Впрочем, Коршуновас как всегда идет против традиции, оставляя зоны «архаики» только актерам-ветеранам (Виктору Смирнову — Баптисте, Евгению Капитонову — Винченцио, Владимиру Лисецкому — Учителю). Семен Сытник — Лорд — посредине. Сам он не дурачится, однако радуется, наблюдая молодежный бедлам, по преимуществу творимый слугами. Почему бедлам? Сохраняя почти в неприкосновенности стихотворный текст, режиссер «разрушает» его видеорядом. Исполнители подшучивают над историзмом. Сцена завалена бюстами классиков: Пушкина, Сократа и прочих. Головы великих людей напяливают на себя лакеи Лорда (они же дворовые собаки), чтобы морочить Слая. Актеры, играющие актеров, только отчасти приближаются к знакомым фигурам. Они стоят за манекенами в исторических костюмах и, всовывая руки в рукава, делают кукольные жесты.

Нет никакой реальности, а есть игра с гробом (в него укладывают отдохнуть молодожeнку Катарину), игра со скелетом, деревянной лошадью без головы и еще множеством предметов, заполняющих сценическую площадку снизу доверху. Более ли менее реален только актер в черном трико. Он скачет, кувыркается, танцует, поет «под Высоцкого», мужчина прикидывается женщиной. Как справедливо заметил Коршуновас, эти актеры могут всe. Но он же сетует: приходилось на репетициях «бороться со Станиславским», то есть с психологической школой.

На мой взгляд, Станиславский и обеспечил лучшие моменты спектакля. При всей моей любви к условному театру, в «Укрощении» ощутим перегруз самоценной театральности. Первоначально спектакль продолжался 5 часов. К премьере его удалось сократить до 3, 5. Все-таки длинноты в первой части ощутимы. Но помимо трюков ближе к финалу раскрывается главный мотив постановки: борьба за первенство между Катариной и Петруччо бессмысленна. И когда Катарина — Александра Большакова это понимает, она обретает свободу и начинает смеяться детским, радостным смехом. Автор призывает не к подавлению личности, а к ее освобождению от всякого рода «зажимов». Катарина нашла себя и буквально расцвела. Можно по-разному трактовать последний выход актрисы в костюме королевы со скипетром и державой, но эта Катарина действительно стала королевой женщин, постигшей мудрость жизни, глубинную власть над мужчиной, с которым ее связала судьба. О любви здесь говорить рискованно, однако есть полное приятие чужеродного существа, что тоже немаловажно.

С Петруччо несколько сложнее. Первая мысль, приходящая в голову, когда открываешь програмку: роль не для Лысенкова. Петруччо ассоциируется с крупным мужчиной, рыкающим голосом. Ничего подобного у Лысенкова нет. Хотя теперь он играет все: Хлестакова, Гамлета, Голядкина-младшего. При всей кажущейся пестроте в его героях есть нечто общее. В 1950-е английская драма вывела на сцену «рассерженных молодых людей». Лысенков играет «рассерженных» XXI века. Брутальности в его Петруччо нет — есть напор на грани безумия. «Я тебе не буду в тягость» — обещает жених и прыгает девушке на руки. Перед первой встречей с Катариной он выпивает для храбрости из штофа — в итоге поединка не уверен, но добиться свадьбы надо позарез — обнищал совсем. Может, и в сатиновых трусах пришел на бракосочетание не от хорошей жизни. Под финал, когда уже не надо ничего доказывать, в его глазах появляется грусть. Катарина по-человечески «переиграла» его. И они в семейной жизни поменяются ролями. Что поделаешь? Доигрался. Вторая пара влюбленных глупышков (Бьянка и Люченцио) трактована Марией Луговой и Тихоном Жизневским почти в привычном ключе. По форме «Укрощение строптивой» — спектакль-игра для молодых. По содержанию — борьба режиссерских намерений с актерскими прорывами в свой театр, вероятно, более психологически эмоциональный, чем свойственно Коршуновасу. Кто кого — будет видно на 10-м, 20-м представлении. И что от этого выиграет зритель, тоже.