Не было бы счастья, да несчастье помогло. Евгений Марчелли начал ставить в Театре им. Ленсовета знаменитую комедию Тургенева «Месяц в деревне». Дело разладилось, когда уже изготовили декорации. Главный режиссер Юрий Бутусов, который и так уже много чего снял с репертуара, а кое-какие проекты закрыл на стадии репетиций, не мог себе позволить закрыть еще и этот. Уж не говоря о том, что спектакль с Анной Ковальчук весьма полезен в рассуждении кассы. В общем, Бутусов взялся выпустить премьеру сам — за 12 дней почти круглосуточных репетиций.

В театре нередко бывает, что экстремальные условия способствуют художественному результату. Сдавленная струя сильнее бьет. Так и вышло.

Фирменный бутусовский метод: разрушить форму автора, чтобы вылущить его суть, — на сей раз оказался особенно эффективным. Разумеется, Тургенев — классик, великий русский писатель из школьной программы, и все такое. Но ни играть «один в один», ни даже читать сейчас «Месяц в деревне» невозможно (хоть сам писатель считал эту вещь несценичной, скорее повестью, чем пьесой).

Для таких произведений у одного замечательного театрального педагога имелся специальный термин: «дамские сопли на меду». 29-летняя барынька влюбляется в 21-летнего студента — учителя сына, в него же втрескалась ее 17-летняя воспитанница, барыню, в свою очередь, любит друг дома, еще имеется благородный муж, его мамаша и прочие эпизодические лица, и они пять актов плетут кружавчики своих тонких чувств, изливая буквально водопады слов.

Бутусов порубил все это в капусту, переставил сцены местами, кое-какие повторяет на разные лады, показывая, как одни и те же реплики (например, та, что вынесена в название спектакля) могут иметь разный смысл — как в жизни. Живая жизнь, правда взаимоотношений мощной волной подхватила старую пьесу, завертела, сломала, но это сделало ее современной, уничтожило дистанцию между хрестоматийным текстом — и нами.

Художник Виктор Шилькрот завесил сценическую коробку щитами по периметру, заставил планшет горами сложенных друг на друга стульев, пианино, оконными рамами без стен, заборами, кадками, тележными колесами… Этому хаосу под стать тщательно выстроенный хаос всяких музык, от Шуберта до отъявленной попсы. Герои с легкостью скачут по временам и нравам: кринолины сменяются джинсами, кружевные зонтики — айфонами, пародийно-салонные усадебные манеры — резкой хулиганской повадкой. Стремительный коллаж, сложенный, как всегда у Бутусова, по не линейной, но поэтической логике, каким-то загадочным образом вызывает твое личное душевное волнение, умозрительная история 1850 года начинает как-то тебя касаться. Один из мотивов «Месяца в деревне» Тургенев перенес в повесть «Переписка»: «Любовь — болезнь… обыкновенно она овладевает человеком без спроса, внезапно, против его воли — ни дать ни взять холера или лихорадка». Когда Наталья Петровна (Ковальчук) с криком: «Он должен уехать!» — прямо в пальто с размаху плюхается в ванну с водой, мы почти физически ощущаем: градус ее лихорадки к этому моменту таков, что только так и можно хоть чуть-чуть охладиться. А в финале буквально рушится мир — щиты, грохоча, валятся наземь (оммаж великому спектаклю Анатолия Эфроса, где тоже в конце с металлическим лязгом разбирали декорацию).

Играют все точно и ярко, Ковальчук — просто необыкновенно. Хороша, аж дух захватывает, — что привычно, и работает виртуозно, мгновенно превращаясь из загадочной красавицы в почти клоунессу и назад, — что неожиданно. С этим спектаклем можно говорить о ее новом рождении как актрисы.