15 сентября 2011 года на сцене Александринского театра начинается Международный театральный фестиваль «Александринский». Фестиваль откроется мастер-классом Теодороса Терзопулоса «Голос и Тело в театре Древней Греции» (15, 16 и 17 сентября). В этом году в фестивале принимает участие один из старейших театров Европы — венский Бургтеатр, который представит вниманию публики спектакль Маттиаса Хартманна «Война и мир» по первой части романа Льва Толстого (29 и 30 сентября). В программу «Александринского» также войдут балеты — «Новая работа Эдуарда Лока с участием Дианы Вишнёвой» (труппа La La La Human Steps, Канада, 21 и 22 сентября) и новый балет труппы Анжелена Прельжокажа «Белоснежка» (26 и 27 октября). 8 и 9 октября состоится премьера спектакля «Гедда Габлер» Генрика Ибсена в постановке Камы Гинкаса. В рамках фестиваля также пройдут творческие встречи с режиссёрами.
Афишу фестиваля смотрите на сайте Александринского театра.
Пятичасовая «Война и мир» Маттиаса Хартманна — спектакль сколь наивный, столь и обаятельный в стремлении сценически «прочитать» эпопею.
Открытый прием. Выходит Хартманн и объявляет: вот, читаем, страница за страницей. Пока дошли до такой-то…И дальше весь спектакль на заднике точно указывается страница, которую читают. Они идут не последовательно, а в том монтажном перекрестьи, которое определяется текстом сценическим. Перелистывают иногда прямо, иногда возвращаясь…
За длинным столом — актеры. Не костюмированные. Стол огромен, как роман… А на заднем плане — макет залы с маленькими (то ли деревянными, то ли лепными) куколками, человеческая рука передвигает их — роняет солдатиков под Аустерлицем и кружит гостей на балу, но, спроецированные на большой экран и отслеженные живой камерой, эти картинки кажутся уже живой, сиюминутной волей «руки всевышнего». В видеоряд мастерски вписываются живые лица и падающие фигуры: это тоже открытый прием, но, обретший романно-экранную природу, он тоже уподобляется истории, творящейся на наших глазах.
То есть, режиссерские средства из технологических становятся философскими. Именно философскими, а не метафорическими. Хартманн умело играет масштабами, справедливо вычитав эти соотношения у Толстого. Маленькие солдатики, огромное лицо Элен, остановившееся на экране, — и Пьер в полный рост, равный одному ее лицу. Режиссер берет за основы полифонический монтаж, в который вписывает разномасштабные вещи, но так или иначе вся глубина сцены занята созданием «батально-театрального полотна». А на столе, за столом — герои крупным планом. Они, по первости, поражают несходством с нашими родными мифологическими Наташей, Пьером, особенно Андреем и старым Болконским. К тому же у многих — по несколько ролей (в программке все перепутаны так, что это убеждает: они читают роман, меняясь ролями, это процесс). Но — вот странность — абсолютно принимаешь их через секунду: и раздвоенного, двумя актерами сыгранного Пьера, и невысокого сухопарого Андрея, и Элен (она же мадмуазель Бурьен), и красавца-арийца Анатоля.
С чем можно сравнить? М.б. с «Берегом Утопии». Австрийские люди проделывают такую же большую работу по вживанию в мир Толстого, мир русской жизни, связанной в тот момент с жизнью Австрии (видимо, особый привкус — в немецком произнесении всего, что связано с деревнями под Аустерлицем). Да еще особый пафос — играть в театре, куда, очевидно, ходили герои… Дома-то играют в офицерском казино, а тут сцену посещения театра обрамляли видео-проекциями александринских лож…
Местами, конечно, сбиваются на пересказ и комикс. Но против вкуса точно не грешат и действительно увлечены (а актеры отличные, техничные и симпатичные) процессом «креативного чтения», о котором в ближайшем номере журнала напишет Н. Скороход…