«Вот я. История ежика, ослика и медвежонка». По мотивам рассказов С. Козлова.
Театр Karlsson Haus.
Режиссер Екатерина Ложкина, художник Марина Завьялова.

Июньская премьера в Karlsson Haus соткана из темноты, шорохов, шелестящего осеннего ветра, легких вдохов и выдохов, опадающих листьев, нетающих снежинок и много чего еще. Никаких острых конфликтов. Главная перипетия — смена времен года как повод для грусти или радости. Потому что это несколько историй про Ежика и Медвежонка, про их совместное времяпрепровождение, занятое разного рода важными делами — слушанием тишины, протиранием звезд, пересказами снов, чаем с можжевеловым вареньем и разговорами: всем тем, за что мы так любим сказки Сергея Козлова.

Куклы Ежика, Медвежонка, Ослика, свалянные из войлока, кажутся мягкими и невесомыми (художник Марина Завьялова). Медвежонок, которого ведет Михаил Ложкин, — басовит, часто подхохатывает, как и положено — немного тугодум, но чувствует приход зимы так остро, что рыдает, бросившись на землю животом. И только Ежик (Ася Галимзянова) способен его успокоить. Иголки Ежика так длинны, что он легко пришивает ими листья к дереву, чтобы они не облетали и не расстраивали друга. У Ежика, в отличие от Медвежонка, характер уравновешенный, к тому же Ежик умный. А вот Ослик (Ренат Шавалиев) — весельчак, распевает песенки, набивается Ежику и Медвежонку в друзья и любит болтать милые глупости. Они — планшетные куклы — перепрыгивают с кочки на кочку, бегут по мостикам, останавливаются на берегу реки и замирают, видя свое отражение. Там, в глубине беззвучно проплывает тень. Сверху вдруг появляется огромный ворон и торчит черным телом в этом небольшом мирке. Великан в ночных сумерках. Над его головой горят звезды, вытертые от пыли Ежиком.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Используя разные виды кукол, маски, теневой театр, играя со светом и туманом, режиссер создает действие не насыщенное, как можно было подумать, а разреженное, как воздух в горах. У детей есть время разглядеть соседа, поскандалить, объявить на весь зал, что хочется есть, или, в конце концов, задаться вопросом в духе спектакля: «Когда это закончится?» И не получить ответ, даже досмотрев спектакль, — ведь жизнь не заканчивается. Ежик и Медвежонок всегда были и будут, и всегда будут вести свои разговоры. Сложное принятие жизни в бессобытийности, осознание счастья в наполненности только простыми делами — все то, до чего взрослый человек додумывается лишь к какому-то моменту своей жизни, — для зрителя 5–6 лет становится испытанием. И дело не в том, что не «попали» в материал (как раз «попали», передали не сюжет, а смыслы), или не те куклы (как раз те — и уютные, и невесомые), или напутали с возрастным ограничением (как раз возможность для ребенка увидеть, что не все имеет динамичный сюжет или яркие краски). Просто, наверное, созерцательность — для некоторых роскошь, а для некоторых — мука.

Проходит час (столько идет спектакль) наблюдения за жизнью персонажей, в которой основное событие — экзистенциальный разговор. Прозаический текст отдельных историй в этом спектакле склеивается в единый сюжет простой последовательностью — одно за другим, за летом осень, потом зима, — а не инсценировочным ходом — летнее знакомство осенью переросло в крепкую дружбу. Нет этого «переросло». Из разрозненных историй создается единое повествование, в котором изменения происходят не с персонажами, а только в природе. Все истории про Ежика и Медвежонка не меняют их отношений — зритель быстро теряет внимание.

Режиссер с актерами создают спектакль, похожий на тающие ночные сумерки. Он остается в памяти, как приятный сон. Взятое в название словосочетание «Вот я» определяет все действие: «вот я есть» или «вот я пришел». Существование становится главным содержанием и смыслом. Само течение жизни завораживает героев на сцене и создателей спектакля.