«Три сестры». Спектакль Саймона Стоуна по пьесе Антона Чехова.
Театр Базеля (Швейцария) в рамках программы Russian case фестиваля «Золотая Маска».
Режиссер Саймон Стоун, художник Лиззи Клахан.

Мы привыкли к тому, что актуальный театр тяготится нарративом, линейно рассказанной историей. Молодой режиссер Саймон Стоун в спектакле «Три сестры» из швейцарского Базеля заставляет зрителей прежде всего следить за хитросплетениями сюжета. Полностью переписав пьесу Чехова, встроив его персонажей в современные реалии, придумав каждому сложный клубок внесценических обстоятельств, режиссер превратил пьесу в остросюжетный сериал, где финал пронизан чеховской печалью.

Сериальные проблематика и эстетика едва ли случайно приходят на ум. И дело не только в том, что действие почти не выходит за пределы большого загородного дома, благодаря модным панорамным окнам похожего на аквариум, и мы наблюдаем жизнь героев в реалистических интерьерах, а не в сценических мизансценах. И не в том, что исполнитель роли Александра (Вершинина) Элиас Айлингхофф — вылитый Александр Скарсгаард из сериала «Большая маленькая ложь», да и остальные мужчины обладают статью голливудских красавцев. Важно то, что сюжет спектакля скроен таким образом, что держит зрителей в напряжении вновь и вновь открывающейся шокирующей правдой о героях. Впрочем, шокирует скорее степень откровенности — тем, как часто и запросто они говорят о своих сексуальных предпочтениях и фрустрациях. Буквально сразу после прихода в дом Наташи (Катрин Штермер) — корпулентной дамы в нелепом для барбекю-вечеринки блестящем мини-платье — неудачливый программист Андрей предлагает ей по-быстрому уединиться, на что Наташа реагирует как на нечто само собой разумеющееся: «А у тебя встанет?», — и пара отправляется в спальню. Происходящее там, конечно, ни для кого не становится секретом — здесь все на виду: кто-то внизу открывает бутылку с вином, а кто-то ровно этажом выше в этот момент извивается под одеялом. В последнем действии ключевым аргументом Николая (Тузенбаха) в его горьком монологе о холодности Ирины становится специфика их интимной жизни. Ольга в ответ на дежурные колкости в свой адрес — «старая дева» — заявляет, что она «сексуально активна» и у нее уже много лет отношения с женщиной, а друг семьи Боб (Родэ?) темпераментно рассказывает об отношениях с двумя мужчинами по вызову. Разумеется, сексуальная свобода ровным счетом ничего не меняет в судьбе героев — она, напротив, обостряет их фатальную неспособность быть счастливыми. Не меняет ничего и отсутствие иных барьеров: здесь нет мотива тоски по переезду в столицу, в контексте децентрализованной Европы он неуместен.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

С другой стороны, в драматическую канву вмонтированы эпизоды, жанрово отсылающие к ситкому. Королева большинства комических сцен, конечно, Наташа с ее высоким голосом и утрированными интонациями: и совершенно по-дюрренматтовски эта нескладная и вульгарная дама к финалу окажется владелицей дома (еще один лихой поворот сюжета — наркоман и игроман Андрей теряет дом из-за алиментов, что выплачивает Наташе, а покупатель — ее новый любовник). Но не менее смешны в первой сцене Ирина с Николаем: не способные к общению, они дуются в PlayStation, прямо как герои «Большого взрыва». А об Александре (по сюжету это живущий рядом пилот с аутентичными чеховской пьесе семейными обстоятельствами), которого все время застают с Машей, неизменно сообщается, что он по-соседски зашел воспользоваться уборной или душем.

Саймон Стоун помещает «Трех сестер» в тот позитивистский контекст, из которого пьеса доктора Чехова вырастает и от которого отталкивается. И камертоном философской проблематики спектакля становится Роман (Ролан Кох) — инкарнация Чебутыкина. Напряженное действие будто останавливается в тот момент, когда доктор рассказывает о романе с матерью сестер и Андрея. В очередной раз брошенная мужем, она на несколько месяцев становится возлюбленной Романа, и, возможно, Ирина — как раз его дочь. Этот мотив — несчастья девочек и Андрея начались до их рождения и продолжались на протяжении всего детства — как будто что-то проясняет в их психической неустойчивости («Что с вами со всеми не так?» — истерически кричит в финале Ольга), и во многом сестры продуцируют те болезненные отношения, что существовали между их матерью и отцом. Но доктор здесь не только для этого. Монолог о неудачной операции и о мнимом понимании искусства (к большому удовольствию зала речь идет не о книгах, а о сценографии оперы, но сути это не меняет) доктор произносит, обращаясь к зеркалу в ватерклозете, где ранее комически отметятся и Андрей, и Наташа. А оставшись в огромном доме в одиночестве, кричит: «Уехали! Оставили меня одного!», и экстатически пляшет в гостиной в огромных наушниках. Мотивы «Вишневого сада» как-то исподволь и органично вплетаются в сюжет швейцарских «Трех сестер». Мнимая активность сестер обессмысливается этим одиноким танцем человека в пустом, уже не принадлежащем сестрам доме. Доктор не зря, как будто проговорившись, в потоке своих воспоминаний вдруг роняет: «Бодрийяр все о вас написал». Гиперреальность, созданная на сцене, тождественна симулякру, гиперактивность сестер ведет к пустоте. Сестры действительно все время чем-то заняты: то жарят сосиски, то наряжают елку, то упаковывают вещи, а апофеоз эффективной, но бессмысленной деятельности — Маша через мобильное приложение Airbnb снимает им с Александром квартиру в Бруклине. Но у Саши, конечно, другие планы.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Дом медленно вращается, давая возможность увидеть все комнаты, но и само его вращение — иногда под еле слышный зловещий аккомпанемент — метафора безысходной цикличности. Герои появляются в доме летом весело и шумно — с мешками продуктов и мечтами. Мужчины, и особенно непривычно атлетичный Теодор (Кулыгин) — Михаэль Вехтер, то и дело отправляются купаться. В рождественский сочельник, невзирая на протесты Наташи, персонажи поют американские поп-песенки, аккомпанируя себе на фортепиано, а сцену медленно засыпает снег. В финале, когда в унылое межсезонье дом оказывается полностью пуст, а все надежды потеряны, точку в жизни дома ставит самоубийство Николая. В том самом туалете. В тот момент, когда помешать ему попытается Виктор (Соленый) и этим ускорит выстрел. И этот странный, не очень органичный финал — алая кровь натуралистично стекает по стеклу в то время, как дом продолжает вращаться, — легко представить в продукции Netflix или Pacific Standarts.