«Валентинов день». И. Вырыпаев.
Небольшой драматический театр.
Режиссер Вадим Сквирский.

Две женщины — законная жена Катерина и любовница Валентина — свято хранят память о мужчине, которого уже лет двадцать как нет: в день рождения одной из них он умирает от сердечного приступа. Не смог, не выдержал, сломался, ушел. И хотя тем самым «подарочным» патроном смертельно ранило обеих, дамы смогли, пережили — и его, и себя прежних. Так и существуют: с дыркой в сознании и в сердце, пустотой в душе, в вечной ненависти и презрении друг к другу — слишком уж они разные. Чистенькая, дотошная, в розовом пальтишке аккуратистка Валентина (Татьяна Колганова), в особо нервные и тревожные моменты переходящая на латынь, интеллигентно недолюбливает помятую грязную алкоголичку Катю (Татьяна Рябоконь), крушащую, роняющую и опрокидывающую все на своем пути, путающую храм Христа Спасителя с «церковью Христа Спасателя».

Все, что есть у шестидесятилетних бабок, ‒ память о былом чувстве да сохранившийся портрет Вали в огромном (он занимает все зеркало сцены), украшенном роскошной лепниной золотом квадрате. Перед ним на полу — ваза с цветами. Не то икона, не то фоторамка, не то памятник. А может, и вовсе — стена плача. В центре квадрата — отверстие, дыра. В дыре — ничего не выражающая физиономия молодого Вали: в первые минуты спектакля ее «затыкает» живое лицо артиста Даниила Шигапова.

Д. Шигапов (Валентин).
Фото — Е. Дуболазова.

Под оглушающее пугачевское «А знаешь, все еще будет…» к нему обращается Валентина — Колганова: «Как ласково ты смотришь на меня, Валечка!» Произнесенные слова явно противоречат реальности. Договорив, она снимает портрет: на его месте остается черный квадрат, а у Вали в руках — рамка с дыркой. Понятно, все увиденное нами впоследствии — не более чем миф о Валентине, рассказанный устами женщин, которые, перефразируя Сергея Довлатова, «любят Валентина. И свою любовь к Валентину. И любовь к своей любви». На пустом месте, из маячащих в голове обрывков и фрагментов прошлой жизни они сочиняют истории, отчаянно сражаются за достоверность фантазий, хватаются дрожащими ручонками за иллюзии, надувая шарики, облекая воздух в форму. Очевидно: «ничего уже не будет», все случилось, схоронилось там, за выстрелом. В настоящем же кроме дырявого портрета без лица у Вали осталась аудиокассета, которую та бережно хранит в полиэтиленовом пакете, завернутом в тряпочный мешочек, уложенный в бархатный футляр. На кассете — записанные слова Валентина: многократно повторенное «единственная, единственная, единственная…». Ее в особо тяжкие моменты включает Валентина и плачет, плачет, плачет. У Кати помимо того же портрета, который она периодически уворовывает у Валентины, в наследство от мужа осталась водка: «беленькой» проводница Катерина заливает пустые дни, воскрешая в памяти прожитые — «нестерпимо счастливые» — годы.

Там, где Татьяна Колганова ограничивается созданием образа не столько даже комической старухи, сколько комической тетки, Татьяна Рябоконь отчаянно идет до конца, выстраивая роль на контрастах.

Т. Рябоконь (Катя).
Фото — Е. Дуболазова.

Катя до замужества — девушка с двумя хвостиками, в небесно-голубом платье в клетку, неизменно босая. Она любит Валентина так, что готова упасть перед ним на колени. И падает, приходя «по-соседски в гости за маслом».

Катерина в период брака — с собранными на прямой пробор в пучок волосами, затянутая в форму проводницы, перегруженная рюкзаками-чемоданами-сумками дама на платформе. Ей нестерпимо переносить груз измен, тяжесть жизни, но она, как некрасовская «женщина из русского селения», взвалив на себя все, молча тащит эту ношу, никого ни в чем не обвиняя.

Бабка Катя — вечно пьяное нечто в грязной засаленной тельняшке без рукавов и вытянутых на коленях, надетых на левую сторону трениках. На голове — всклокоченный пергидрольный парик. На ногах — растоптанные, раздолбанные чоботы. Артикуляции никакой, движения смазанные: от количества выпитого тетя Катя не может связать двух слов, не в состоянии сделать и пары шагов по прямой. Одно слово — «урод», как называет Катю Валентина.

Лирический образ девушки из прошлого, робко укрывающей простынкой любимого, безбожно храпящего в первую брачную ночь, и тихонько сворачивающейся калачиком рядом, созданный Татьяной Рябоконь, в сопоставлении с клоунессой из настоящего дает наглядное представление о мере и степени личной катастрофы. С уходом Валентина жизнь ее потеряла смысл, оставив в наследство голую, полую форму существования. Цирк, да и только. Забавная в начале, откровенно комичная после, в итоге Катерина в исполнении Татьяны Рябоконь оказывается персонажем трагическим. Даже смерть ее, решенная гротесково, не выглядит смешной.

Т. Рябоконь (Катя), Т.  Колганова (Валентина).
Фото — Е. Дуболазова.

Снятие трагического происходит лишь в финале: Валентина Татьяны Колгановой, пережившая всех и вся, умотанная по самую маковку в какое-то тряпье (в таком виде она очень похожа на Ферапонта в исполнении Сергея Уманова из «Трех сестер» Льва Эренбурга), приползает на кладбище. Стена плача поворачивается, превращаясь в стену для захоронений со множеством фотографий, около каждой из них — по свечке. Перед старухой — два венка, сквозь которые, как в начале сквозь золотой квадрат, проглядывают лица Валентина и Катерины. «Здесь был Валя», «Здесь была Катя» — гласят траурные ленточки. Здесь же остается и Валентина.

Вадим Сквирский, поставивший на сцене Небольшого драматического театра «Преступление и наказание», во второй работе усугубляет гротеск. «Валентинов день», названный в программке «спектаклем-валентинкой», с его бесконечной клоунадой, потоками пива, шампанского и водки, с траурной рамкой в начале и похоронными венками в конце — конечно, валентинку напоминает лишь отчасти. Однако в отредактированном В. Сквирским варианте пьесы на первое место выходит не игра со временем или советскими мифами, как то было в тексте Ивана Вырыпаева, а чувственная тема, когда «влюбленных много, он один» — песня, напеваемая Валентином. Здесь уже гораздо меньше черного юмора и больше света. Этот спектакль, лишенный тяжести и грузности смыслов, хитро устроенный образно, смотрится непривычно легко. Цирк, но не только…