«Бульба. Пир».
Театр на Малой Бронной.
Режиссер Александр Молочников, художник Максим Обрезков.

Как и многие спектакли нынешнего ковидного межсезонья, «Бульба. Пир» увидел свет сильно позже заявленного срока. Но свою витальную энергию, кажется, на карантине только приумножил. Первый в Театре на Малой Бронной спектакль Молочникова носит все тот же яростный антимилитаристский запал, что и его блистательный режиссерский дебют «19.14». Если сравнить спектакль с человеком, то «человек» этот — молодой, рассерженный, доведенный до взрыва, плевавший на правила приличия, вкус, последствия своих действий, бросающий в лицо на каком-нибудь чинном семейном или деловом торжестве всю известную ему правду о семейных постыдных тайнах, не стесняясь в выражениях и разрывая все поводы и связи.

Сцена из спектакля.
Фото — Татьяна Мордвинова.

За пределами профессии актер и режиссер Молочников не раз устраивал себе экзистенциальные приключения: бродил по Майдану первых дней с фотоаппаратом в руках, в одиночку пересек четыре африканские страны и так далее. И этот привкус опасности, балансирования на грани остается в его соленых, хулиганских и абсолютно живых спектаклях.

Это вторая на моем счету премьера нового сезона, где Европе и европейской системе ценностей, которые на поверку оказываются слишком хлипкими, предъявляется нешуточный счет — причем не от охранителей «скреп» и «корневых традиций», а от молодых и современно мыслящих режиссеров. И дело, разумеется, не в том, что они хотят этически оказаться над схваткой и быть «объективными». А в том гамбургском счете, который они предъявляют миру в целом, в усталости от компромиссов, за которые приходится платить слишком большую цену. В «Бульбе» встречаются лицом к лицу православная Россия и толерантная Европа — в самом жестко-карикатурном виде, какой можно представить, почти что в духе «Шарли Эбдо». Таким образом, спектакль получается с двойным дном — режиссер точно дразнит почтенную публику всеми возможными предвзятыми штампами о взаимоотношениях России и Европы и одновременно горюет о мире, зашедшем в тупик, пусть и с разных сторон.

Авторство идеи принадлежит Ольге Хенкиной, текст спектакля, в который инкрустирован гоголевский «Тарас Бульба», — Саше Денисовой. Впрочем, для режиссера ближайшая аналогия — «Ромео и Джульетта», и даже пролог представляет здесь краткий пересказ того, что случилось с детьми двух равно уважаемых семейств. «А поворотись-ка, сынку», — звучит в «Бульбе» только ближе к середине.

Сцена из спектакля.
Фото — Татьяна Мордвинова.

Начало же переносит нас в условную Европу, в самые ее верха, на семейное торжество Клигенфорсов по случаю юбилея Готфрида Клигенфорса — видного политика, борца за права беженцев (новых европейцев), основателя соответствующего фонда. В толерантном, как водится, семействе запросто уживаются бабушка Ульриха, сочувствовавшая нацистам (Людмила Хмельницкая), и унаследовавший ее взгляды внучок Хельми (Олег Кузнецов), другой внук, гей Матиас (Гела Месхи) и самоубийца Ханна, восторженная активистка Хелена (Юлия Хлынина) и покорная всему мать (Татьяна Лозовая) — их ядовитые колкости легко летают над сладкими пирожными, а «доброжелательные» улыбки сидят на лицах так же ловко, как дорогие пиджаки на фигурах.

Готфрид в роскошном исполнении Игоря Миркурбанова — новая реинкарнация черта, явившегося на сей раз в самое сердце милосердной Европы, принимающей беженцев и прокачивающей свою толерантность. Фамилия Клигенфорс отсылает к Клингенфельдам из «Торжества» Томаса Винтерберга, первого фильма проекта «Догма», а также рифмуется семейный ад Клигенфорсов и Клингенфельдов с отцовским насилием над своими детьми. Нацик Хельми быстро разбирается с геем Матиасом, вздумавшим сорвать семейное торжество своими разоблачениями. Но ничто не может вывести из себя видного политика Готфрида, твердо знающего: никакая пробившаяся наружу правда не сможет поколебать его позиции прогрессиста и уважаемого человека. Свободная Европа ценит удобную «стабильность» не хуже восточных соседей.

Тем временем, восточные соседи заняты поставкой беженцев и военного насилия, чтобы у Клигенфорса со товарищи не переводились дела. Идеолог войны батька Тарас (желчный и точный, как клинок, Алексей Вертков) расчесывает в себе насилие до кровавых струпьев. Как авторы спектакля угадали с «батькой» — не будем сочинять: у искусства своя интуиция. Напрасно высохшая от жизни с ним жена-стара (Екатерина Варнава) вьется над мужем и сынками-мужиками, напрасно пытается соблазнить и отвлечь от резни пьяного Тараса своим жалким телом — его возбуждает только наркотик войны. Ничего не поделаешь — и мать оборачивается собакой, которую возьмут на войну, и мчится по следу своих хозяев, и мечется по полю битвы, выискивая своих между трупами (черными полиэтиленовыми мешками, которые падают камнями с неба; такие же мешки занимают места в зале, точно за социальную дистанцию послали отвечать покойничков-добровольцев, отправившихся повоевать на чужой земле).

Сцена из спектакля.
Фото — Татьяна Мордвинова.

«Геополитика» православного казачества проста, как топор: решить по-быстрому, на кого идти войной — на татарву иль на ляхов. На татарву боязно, на ляхов приятней во всех отношениях — выбор сделан. Совершенно безапелляционно режиссер тычет публику носом в те места текста, которые обычно замалчиваются при школьном изучении «Тараса Бульбы» и быстро тонут в забвении: еврейский погром, напоминающий дикую сцену группового насилия из сорокинского «Дня опричника», инициатива казаков разжечь войну, звериная злоба Бульбы. Кошевого, позволившего боевому духу казаков подернуться ряской благополучного мира, Бульба расстреливает, не целясь. Его новорожденного сына использует для проверки на лояльность будущего кошевого: не дрогнет тот, пока ребенка будут топить в корыте (не оплачивать жизненно важные лекарства, не отдавать на усыновление — нужное подчеркнуть), — значит, можно положиться и сделать кошевым.

Андрий-Эндрю Бульба (Леонид Тележинский) не столько влюбляется в Хелену — восторженную, жадную до брутального секса европейку, которую возбудил этот неотесанный khazak, — сколько бежит из мракобесного мира отца, ненавистного ему до дрожи. Этот мир он готов предать, продать, содрать с себя вместе с кожей. Собственно, их любви уделен антракт с указанием «десять минут и ни минутой больше», во время которого можно остаться в зале, а можно и выйти прогуляться, — обратный отсчет уже пошел, и будущее, которое они пытаются заговорить клятвой «мы никогда не умрем», для них не наступит.

Сцена из спектакля.
Фото — Татьяна Мордвинова.

И вот толерантная Европа в лице herr Клигенфорса впускает в себя отчалившую Русь в лице herr Тараса с твердой верой в собственный разум, который победит любую дикость. С европейцами расправляться легко и приятно: они — мишени близкие и легко доступные, не то что «татарва». Уравновешенный мир (на одном конце цивилизация, на другом — варварство, между ними — обмен энергиями) вновь восстанавливает равновесие. На одном конце — дикарь-крестоносец Бульба. На другом — миротворец-насильник Клигенфорс. Они удивительно похожи, хоть один одет с иголочки, а другой укутан в рваный тулуп. У каждого в руках по чужому младенцу, до которых им нет никакого дела. Между ними — чудом выжившая и явно сошедшая с ума Хелена, рискнувшая ступить на нейтральную территорию: единственное, что она способна осознать, так это то, как ужасно может звучать оптимистическое заклинание «мы никогда не умрем». И каким наказанием может обернуться жизнь. Надежды больше не осталось.

Ну разве что на этих двоих, которые пока еще лежат в люльках.