«Одинокие». Г. Гауптман.
Театр на Васильевском.
Режиссер Денис Хуснияров, художник Николай Слободяник.

Ссылаясь на отзывы А. П. Чехова, считавшего драму Герхарта Гауптмана «Одинокие» «великолепной, превосходной и новой», «именно как новую и современную стремятся прочесть эту историю в спектакле Театра на Васильевском» — так анонсируется постановка на официальном сайте театра. Однако, по сути, новизны немного. Режиссер Денис Хуснияров сглаживает конфликт: его как бы и нет. У Гауптмана в центре — фигура ученого Иоганна Фокерата, научных устремлений которого не в состоянии понять окружающие: мать занята вопросами религии, жена Кэте — устройством быта, воспитанием недавно родившегося сына Филиппа. Единственной родственной душой становится пришедшая в дом Фокератов студентка Анна Мар. Она верит в талант Иоганна, поддерживает его идеи, при ней Ганн ненадолго становится другим — не одиноким.

В версии Д. Хусниярова все менее прямолинейно и однозначно. Поначалу перед нами милейшее чинно-благородное семейство, где хоть и не смеются, но улыбаются; вяло шутят; не зло подтрунивают друг над другом. В движениях героев скользит едва заметная лень, расслабленность… они существуют так, будто уже выпили стаканчик вина: и правда, Кэте Фокерат (Ульяна Чекменева), уложив сына Филиппа, с легкой руки старшей Фокерат (Наталья Кутасова) тянется к бокалу красненького; друг семейства Браун (Владимир Постников) совершает визит немного навеселе; даже пастор Коллин (Владислав Лобанов), и тот, зайдя к Фокератам после проповеди, не отказывает себе в желании выпить один-два глотка.

Сцена из спектакля.
Фото — О. Кутейников.

Измененный угол зрения, затуманенное сознание, нечеткая перспектива. Отчуждение нарастает. Собравшись к обеду, они заводят беседу, но говорят одновременно, о разном, не слыша, не понимая и, главное, не стараясь понять друг друга.

Странно и место действия: перед нами не уютный дом у озера, о котором много и часто говорится, а черное покосившееся сооружение, где все вот-вот поползет вниз, еще немного — и рухнет. Да и вместо озера — лужа: на авансцене буквально налито немного воды, в нее периодически окунают ноги Браун и Иоганн. Жалко, нет вишневого сада, но вполне себе присутствуют виноградные кущи: собранные в плетеную корзину ягоды зеленым пятном расцвечивают это черно-бело-красное пространство усадьбы.

При первой же прогулке Иоганна (Артем Цыпин) по воде в образе героя появляются черты святости, подкрепленные покрывающим голову, мягко опускающимся складками на плечи полотенцем, поверх которого старший Фокерат (Юрий Ицков) кладет венок из ромашек. Однако довольно быстро мы понимаем: Ганн не мученик и не святой. Он и ученый-то довольно сомнительный: в его речи навсегда уставшего человека, в этих обреченных интонациях, небрежных движениях отчетливо начинают звучать чеховские мотивы. Младший Фокерат — не то Андрей, чья карьера сломалась о быт с Наташей, не то осевший в деревне дядя Ваня, не то разочаровавшийся в жизни Иванов (с последним Фокерата роднит финальное самоубийство). Он уже в первом акте подвывает, что, мол, погребен при жизни: сидеть ему в этой глуши и никогда из нее не выбраться. Таким его застает Анна Мар.

Анна Мар в исполнении Илоны Бродской — эмансипе, кокетка и ломака. Она носит, по выражению фрау Фокерат, «платья с дыркой» на спине; постоянно меняет голос — с низкого на высокий; округляет глазки, заламывает руки. Но только Анна может не возвысить, как у Гауптмана, — но развеселить хандрящего Ганна. Мар с ее рыжими кудряшками, яркими нарядами по щиколотку и туфельками на каблучках — раскрашенный двойник жены Иоганна, Кэте. Та тоже кудрява, тоже ходит в платьях свободного кроя, но ее цветовая гамма — бело-бежевая, а на ногах вместо лодочек — тапочки с помпонами. Ближе к финалу первого акта, возникнув вместе на сцене, фрау Фокерат, Анна и Кэте так напоминают трех сестер, они даже обращаются друг к другу «милая моя, хорошая моя».

А. Цыпин (Иоганн Фокерат), И. Бродская (Анна Мар).
Фото — О. Кутейников.

Во втором акте вялая, расслабленная интонация повествования меняется. Герои живут от истерики до истерики. То Иоганн вдруг начнет орать благим матом, что все кончено в его жизни; то старшая Фокерат возопит: без религии нет ни семьи, ни дома; то Браун закатит скандал, заявив, будто ноги его здесь больше не будет. Откуда вдруг берутся эти истерические интонации, ясно не вполне.

Но особую загадку представляет финал: не зная, как показать самоубийство Иоганна, спровоцированное отъездом Мар, — как известно, младший Фокерат тонет в озере, — режиссер выводит самого героя на сцену, и тот с листа зачитывает последний эпизод драмы, обращаясь к зрителям. Пока длится его художественное чтение, из кулис медленно появляются участники представления: сначала родители Ганна — в траурных нарядах, затем — жена, кормилица с коляской, пастор Коллин и Браун, последней выходит Анна Мар. Встав в два ряда, они замирают, точно это не сцена спектакля — семейный портрет. На слове «занавес» все погружается в темноту. Аплодисменты.

По-видимому, по мнению режиссера, новизна постановки в том и состоит, чтобы дать понять зрителям XXI века, что персонажи Г. Гауптмана и А. Чехова навсегда остались в далеком прошлом, являя нам сегодня лишь бледный отсвет созданных ими характеров и образов. Эдакое коллективно-собирательное фото на фоне черной дыры истории.