О цирковом фестивале в Базеле

В сентябре 2025 года в Базеле состоялся очередной Международный цирковой фестиваль YOUNG STAGE. Хотя, как обычно, это был прекрасно организованный праздник цирка, во всем Grande Finale звучала грустная нота, поскольку смотр проходил в Швейцарии в последний раз.

«Капитанская дочка». А. С. Пушкин.
Ростовский театр драмы им. Максима Горького.
Режиссер Яков Ломкин, художник Виктор Герасименко.

Во времена, описанные в «Капитанской дочке», уральские крепости оказывались деревушкой, огороженной плетнем или деревянным забором. Художник выстраивает на сцене другую крепость. Строгие мрачные стены могут моментально выравниваться в кибитку, стол, повозку с мятежниками, кровать, где лежит раненный на дуэли Петруша Гринев. Оборотной стороной фурки обнаруживают стену каземата с зарешеченным окном; закуток, где негодяй Швабрин прячет Машу.

Три спектакля в Томской драме

К своему 175-летию Томский театр драмы пригласил критиков. Я посмотрела три постановки на большой сцене, все по классическим текстам: «Грозу» и «Анну Каренину» от главного режиссера театра Олега Молитвина и «Девять кругов», по мотивам Данте, в постановке Сойжин Жамбаловой. Все три истории оказались о любви — губительной и/или спасительной силе.

«Чайка. Настоящая история». Э. Рэйри.
Фонд MART (Нью-Йорк).
Режиссер Александр Молочников, художник Александр Шишкин.

Ей уже больше ста лет, этой театральной птице, и в последние годы режиссеры норовят ее подстрелить, распотрошить, а затем пересобрать заново. Неузнаваемо и на своих условиях.

Из самых радикальных и уже легендарных театральных «перекроек», конечно, спектакли Юрия Бутусова и Дмитрия Крымова.

Чеховская «Чайка», с грохотом провалившаяся на премьере, давно стала больше чем пьесой, сюжетом для небольшого рассказа. Метасюжет. Пронзительный птичий крик как голос мировой души, и как способ говорить с миром о театре и шире — о творчестве. Его призрачном счастье и непризрачных смыслах.

«Гладиатор». К. Скрипалев, А. Скрипалева, П. Елфимов, В. Лановой.
Современный театр мюзикла (Москва).
Режиссер Рамзиля Минибаева, сценограф Ксения Трифонова.

Мюзиклы, созданные независимыми продюсерскими компаниями, — лакмусовая бумажка состояния вкусов публики: по ним мы видим, что действительно востребовано аудиторией здесь и сейчас, без учета госзаданий и единоличных амбиций режиссеров и худруков. Полные залы, которые Современный театр мюзикла (аватар Современного театра антрепризы Альберта Могинова) собрал на премьерных показах своего уже четвертого за два года большого проекта — «Гладиатор» — 11–12 октября 2025 года, наглядно показывают, каких именно зрелищ требует вокс попули.

«Маскарад». М. Лермонтов.
Театр на Таганке (Москва).
Постановщик Денис Азаров, режиссер Дарья Авратинская, художник Алексей Трегубов.

Катаев в очень спорном, но безусловно важном романе «Алмазный мой венец» описывает потерянную после революции Москву: все улицы изменили названия, вдруг стали незнакомыми, а город — чужим. Сегодня все наоборот — имена, вывески остались прежними, но университеты, церкви, театры, которые когда-то ассоциировались с действительно великими людьми, без пафоса, — часто продолжают стоять на тех же местах глухими камнями или вообще изменили облик на противоположный. Так и о былой Таганке сегодня не напоминает почти ничего, кроме узнаваемого здания Густава Гельриха на Земляном валу.

О Творческой лаборатории Театра Наций в Нижневартовске

На этот раз шанс принимать у себя Творческую лабораторию по современной драматургии Театра Наций (художественный руководитель Евгений Миронов, при поддержке Министерства культуры РФ) выпал в середине октября Городскому драматическому театру Нижневартовска. А мне выпал счастливый шанс ехать туда для проведения обсуждений и анализа эскизов, которые за пять дней были созданы с актерами театра молодыми, но уже известными в России режиссерами. Что шанс для меня счастливый, поняла, когда увидела названия пьес, которые из утвержденного списка в 50–60, предлагаемых обычно, выбрал театр. Просто стало очевидно, что театр этот «мой». Он чувствует время, видит мир, все, что творится в нем сегодня, — и значит, «счастье понимания» будет обеспечено. «Мороз» Стешика, «Стойко падают киты» Андреева, «Стоики» Данилова — пазл сложился.

«Ничего святого».
Документальный стендап Ангелины Засенцевой
на сцене пространства «Узел».

Стендап «Ничего святого» Ангелины Засенцевой принадлежит к категории автофикшн-спектаклей, пока мы не сформулировали стройную теорию автофикшна в театре. Сложность этого же порядка связана с отсутствием четких границ между моноспектаклем, исполняемым актером о самом себе, — и стендапом, где исполнитель тоже один, тоже на сцене и тоже говорит о себе. Разумеется, есть то, что мы называем театральностью — что в первую очередь поможет отмежевать спектакль от всего остального. Есть авторское намерение — создать одно или другое. В случае с произведением Ангелины Засенцевой мешает неопределенность, неясность стремления. Отчетливо мы можем разглядеть отправную точку — поиски счастья, желание проартикулировать, что конкретно значит «быть счастливым». Это не самый очевидный путь создания автофикционального текста, поскольку опыт подсказывает, что автофикшн прорастает из травматичного события. Впрочем, и таких в монологе Ангелины будет несколько.

«Тень». Е. Шварц.
Театр Комедии им. Н. П. Акимова (Санкт-Петербург).
Режиссер Татьяна Казакова, художник по костюмам Ирина Чередникова.

Театр Комедии много лет уже пытается сохранить «Тень».

Если произнести эту фразу вслух, сразу отчетливо веет метамодернизмом и постиронией. Но это не оно, не оно.

Почему именно «Тень», а не, скажем, прелестный «Лев Гурыч Синичкин» или, напротив того, «Двенадцатая ночь» — ну вот так сложилось. Шварцевская пьеса — самоигральная, полна дивных реприз, дает возможность яркой формы, на ее просторе есть где разгуляться артисту. Опять же написана пьеса специально для этого театра — того театра, конечно, акимовского, но наследие же, наследие. А главное — в ней не просто заложен глубокий смысл, а прямо словами сформулирован, можно впроброс, можно с подзвучкой, и всегда актуально, и всегда зритель уйдет такой — о-о-о, здесь есть над чем задуматься, о-о-о, это про меня, про нас про всех. Беспроигрышный, в общем, вариант.

«Небесный тапер». По пьесе В. Леванова «Святая блаженная Ксения Петербургская в житии».
Независимый проект на сцене Дома Актера (Нижний Новгород).
Режиссер Александр Ряписов, художник Полина Гришина.

По краям сцены, где полукругом сидят немногочисленные зрители, — абсолютная тишина. Затаив дыхание и не двигаясь, чтобы не скрипнуть стулом, каждый словно боится задеть тончайшие, и без того слишком туго натянутые нити, из которых ткется полотно спектакля, вернее даже не спектакля, а соприсутствия с чем-то хрупким, неуловимым, увертывающимся от твоего внимания и рассыпающимся на множество голосов, обликов, текстов, исторических эпох, смыслов.

«Ковчег 2». Г. Мнацаканов, Л. Бессмертная.
Театр «Сатирикон» (Москва).
Режиссер Гоша Мнацаканов, сценография и костюмы Варвары Маценовой.

В мире, погруженном в войны, бахвальство ядерным оружием, мысли о конце света, конечно, неизбежны. Кому-то кажется, что начало уже положено, кому-то — что уж недалече. А для кого-то личная катастрофа уже случилась. Например, пришлось вынужденно уехать или остаться. Обстоятельства сдавливают горло, пространство выбора часто сужается до двух зол. И сегодня от спектакля с названием «Ковчег 2» про апокалипсис и последнюю ракету, которая эвакуирует людей на Марс, а один не хочет уезжать, ждешь как минимум — содержания, как максимум — своевременности. Иначе зачем? Сюжетная рамка настолько избита, что ее можно брать только как китч или иносказательную гиперболу. Или все вместе. И, по-моему, спектакль Гоши Мнацаканова — это скорее попытка китча, но, как кажется, не совсем удавшаяся, хотя с отдельными яркими решениями. А ожидания содержания и своевременности довольно сильно расходятся с реальностью, как та самая ракета, эффектно отрывающаяся от земли в клубах рыжего пара в конце первого акта.

«Самодуры». К. Гольдони.
Пятый театр (Омск).
Режиссер Людмила Исмайлова, художник Альберт Нестеров.

Отправляясь на «Самодуров», я, честно скажу, вовсе не ожидала потрясения. Искренне каюсь: не предвидела, не догадывалась, не предвкушала! Недооценивала внятность режиссерских намерений Людмилы Исмайловой, у которой не бывает пустой театральной породы, все осмысленно, все по делу. Что ж, и на старуху (меня) бывает проруха, хотя в сегодняшней интерпретации гольдониевской пьесы речь как раз идет о крепкой, даже нерушимой власти стариков: нет на них прорухи, вот в чем беда. «Самодуры» — очень смешной спектакль с весьма серьезным месседжем. Беспощадно разоблачающий то, против чего он направлен. Зло потешающийся и ядовито высмеивающий. Талантливо издевающийся. И после двух часов хохота — в финале становится так грустно и горько, что хоть плачь.

Вышел № 121. Не будем пересказывать его содержание № 121. Он завершает прошлый сезон. Но в разгаре уже следующий.

В этом номере мы провожаем Юрия Бутусова и Боба Уилсона, беседуем с Петром Шерешевским и разбираемся с большой премьерой Антона Федорова...

Его оформил замечательный сценограф Константин Соловьев.

И мы точно обещаем вам еще № 122 под Новый год, а дальше пока — полная неясность, денег у редакции — только дотянуть до декабря-2025. Мы по-прежнему выходим на ваши донаты, скромные продажи нашей продукции и редкие спонсорские вливания. Накопительная усталость огромная. Не только читайте, но и помогайте. Пожалуйста

Содержание номера
Марина Дмитревская. К читателям и коллегам

Сегодня исполняется 70 лет великому русскому композитору Леониду Аркадьевичу Десятникову.

Композитор, сумевший сделать главное — написать множество сочинений в разных жанрах, изобрести свой музыкальный язык, опознаваемый и читаемый сразу же искушенным слушателем. А изобрести свой музыкальный язык в XX и XXI веках удавалось не так уж и многим. Прошедший через все искушения медными трубами: постановка его оперы «Бедная Лиза» Борисом Покровским в 19 лет — неслыханно рано!, оперы и балеты в главных театрах мира, звезды, играющие его музыку на главных музыкальных сценах, наконец, руководящая должность в Большом театре.

В Перми прошел фестиваль памяти Евгения Панфилова

Евгений Панфилов — фигура для российского современного танца не просто знаковая, но во многом мифическая. Хореограф-самородок, лидер по натуре, абсолютный иноходец, чья звезда ярко вспыхнула на излете советской эпохи и трагически угасла на заре нового тысячелетия. Но оставленный ею свет в театральном пространстве не угасает по сей день. В Перми, с которой была связана вся его творческая жизнь, его любили и ценили. На его похоронах для поддержания порядка выводили конную милицию — честь, которой до этого удостаивалась лишь Алла Пугачева на гастролях. Это не просто деталь, а мера его уникального статуса знаковой для города личности.

Одиннадцать лет, как Лёша ушел.
Гадать, каким он был бы в свои 60 лет, напрасная затея. Он не про морщины и седины. И не про то, что прибавилось бы, предположим, одиночества, ролей и печали...
Он про зашкаливающую меру отчаяния.
С которой долго не живут на нашей почве.
Про идеализм, несовместимый с жизнью.
Он про исчезнувших людей с прыгающей походкой.

«Севильский цирюльник». Дж. Россини.
Урал Опера Балет (Екатеринбург).
Дирижер-постановщик Константин Чудовский, режиссер-постановщик Надежда Столбова, хореограф-постановщик Мария Сиукаева, сценография и костюмы Ксении Кочубей.

Слово «Россини» само по себе аттрактор витальной радости. А от словосочетания «„Севильский цирюльник“ Россини» становится светло и радостно. Это так кстати, когда не только из-за осени на душе хандра, уныние и тревога. И ты идешь на премьеру в доверчивом ожидании особого: россиниевского праздника жизнелюбия, веселой игры, блеска музыки и артистизма. Мне, усталому обывателю и давно влюбленному в шедевр Россини зрителю (критику в последнюю очередь), повезло быть на премьере «Севильского цирюльника» в Урал Опера Балете в Екатеринбурге (первый показ — 10 октября).

О пятой режиссерской лаборатории «Контур» в Челябинске

Темой ежегодной челябинской лаборатории «Контур» в этот раз стал жанр комедии. Тема эта была выбрана исключительно по утилитарным причинам — театру необходимы комедии в репертуаре. Однако ни одна работа в итоге не оказалась полноценной классической комедией. Сам юмор мало интересовал режиссеров и не был самоцелью, они попытались использовать его скорее как инструмент для вскрытия и легитимизации наболевших тем. Четыре эскиза, четыре режиссерские позиции на тему театра и театральности. За иронией и фарсом проступали личные травмы, исповеди и социальные метафоры.

«Скучная история». А. П. Чехов.
Театр им. Вл. Маяковского (Москва).
Режиссер Денис Хуснияров, художник Семен Пастух.

Два московских театра почти одновременно выпустили спектакли о близкой смерти — по «Смерти Ивана Ильича» (Валерий Фокин, Театр Наций) и «Скучной истории» (Денис Хуснияров, Театр имени Маяковского), которые и в истории литературы оказались рядом. Точно что-то разлито в воздухе, который «пахнет смертью», если появляется такой синхронный выбор. Но у Дениса Хусниярова (он еще и автор инсценировки) смерть (точнее, сон о ней) становится переломным, но отнюдь не последним событием.

В 1971 году я поступила на театроведческий факультет ГИТИСа, и в извилистом коридоре нашего полуподвала в Калашном старшекурсницы сразу же, как редкую достопримечательность, показали мне в коридоре тридцатилетнего и тогда еще не женатого Барта, сообщив, что тут он самый талантливый и самый молодой преподаватель. В таких же, как и теперь, больших очках, ни на кого не глядя, лавировал он по тесному коридору, мастерски ускользая от гроздьями наседавших на него с исключительно научными вопросами хорошеньких барышень. На Барта шла настоящая охота, а он делал вид, что этого совершенно не замечает, но выработал целую систему защитных мер: отрешенное выражение лица, самоуглубленный взгляд и стремительные проходы до деканата. Лекции в большой аудитории, думаю, по той же причине Барт читал поверх наших голов висевшему за нашими спинами в золоченой раме Владимиру Ильичу Ленину на броневике. После женитьбы Барта на его единственной жене Людмиле Ильиничне Тихвинской разгул страстей наших театроведок утих, навсегда превратился в теплое обожание. Барт наконец-то стал свободно смотреть по сторонам и с готовностью общаться в коридоре, но привычка читать лекции, глядя в незнаемое, осталась у него на всю жизнь.