Так уж вышло, что, еще не видя спектакля, пришлось мне о нем подискутировать. В питерском театральном музее одна дама, там работающая, недовольно поджав губы, объявила, что академическая, а уж тем более бывшая императорская сцена — не место для экспериментов. Там, по ее мнению, должно трепетно хранить наше национальное достояние, традиции русского театра. С этим утверждением (а думают так многие, некоторые театральные критики весьма агрессивно на эту тему высказываются) нынешний худрук Александринки Валерий Фокин решительно не согласен. Придя в этот театр, он взялся доказывать, что традиции и новый режиссерский язык мирно уживаются в одном пространстве. Для чего и начал приглашать мировых знаменитостей ставить классику. Первым был грек Теодорос Терзопулос, поставивший «Эдип-царь» Софокла, потом поляк Кристиан Люпа выпустил чеховскую «Чайку», получившую в этом году «Золотую маску». А «Дядю Ваню» позвали делать американца румынского происхождения Андрея Щербана. На один из первых Чеховских фестивалей привозили его «Вишневый сад», уже тогда было ясно, что сантиментов и слез от этого режиссера ждать не следует.

Впрочем, гротескно-фарсовой трактовкой чеховских пьес теперь вряд ли кого удивишь. Режиссеры все чаще упирают на то, что автор сам называл свои пьесы комедиями, что по первой профессии Чехов был врачом, а значит, человеком без иллюзий и т. д. Так что гневаться на Щербана, якобы поднявшего руку на наше все, совершенно не за что, он вступил в русло, давно проложенное, и им в том числе. «Дядю Ваню» он ставит уже в третий раз, но всякий раз ищет новые приспособления. На сей раз он придумал построить на сцене зеркальное отражение роскошного зала Александринского театра. Ряды стульев, золоченые ложи, актеры садятся, смотрят в зал, зал вглядывается в них — эффектное начало. И таких сцен, здорово придуманных, в спектакле много. Профессор Серебряков (Семен Сытник) здесь при всех обстоятельствах, что называется, весь в белом — белая шляпа, белое пальто, белые калоши. Некрасивая худышка Соня (Янина Лакоба), придумавшая себе влюбленность в изрядно потрепанного Астрова, то и дело копирует позы Елены Андреевны. А сама Елена Андреевна (Юлия Марченко), изображая столичную штучку, время от времени переходит на английский — теперь модно на инглише изъясняться. Ну и, конечно, финал, когда Соня в буквальном смысле выпевает свой знаменитый монолог о небе в алмазах как молитву.

Проблема в том, что все эти придумки еще не собрались в единое целое. О замысле режиссера можно только догадываться, а угадал ты, нет ли — вопрос. Наверное, идея с театром в театре должна означать, что люди на сцене — не те, чем кажутся. И Елена Андреевна не манерная злючка, и Астров (Игорь Волков) не такой уж пошляк и пьяница, и дядя Ваня (Сергей Паршин) не просто смешной чудак. Но актеры пока старательно исполняют вызывающе резкий рисунок, а его содержание проявляется скупо, мелкими крупицами, которые ты возбужденно ловишь в надежде ухватить суть. Один только Дмитрий Лысенков, прекрасно играющий здесь Вафлю, кажется, вполне освоился в новой для себя режиссерской манере. А это значит, что прав Фокин: полезное, оказывается, дело — эксперимент и разнообразие. Да и публику это возбуждает, к спорам толкает. От таких спектаклей не отмахнешься, даже если не нравится.