«Чудаки и зануды». У. Старк.
Прокопьевский драматический театр.
Режиссер Иван Пачин, художник Павел Тарасёнок.

Честных книг о переходном возрасте не так уж много. «Чудаки» — одна из них. Повесть о девушке-подростке. Разумеется, сразу вспоминаешь Пеппи Длинныйчулок, которую семьдесят лет назад придумала соотечественница Ульфа Старка. «Чудаки и зануды» — это уже XX век. Дело не только в том, что книга опубликована в нынешнем столетии. Проблематика и стилистика современные. Еще одна неочевидная «шведская» перекличка — фильм Роя Андерсона «История любви».

В начале повести Ульфа Старка главная героиня Симона празднует свой двенадцатый день рождения. Симона никогда не видела отца. Ее вечно занятая мать находит избранника (девочка его, конечно, не взлюбила) и вместе с дочерью перебирается в его квартиру. Для Симоны это перемещение не только в неизвестный район города, но и в другую, взрослую, жизнь. В новой школе Симону принимают за мальчика по имени Симон, и она решает играть эту новую роль. Влюбляется в одноклассника, но так как все cчитают ее мальчиком, не может ему открыться. К тому же одноклассница Катти признается главной героине: «Ты мне нравишься!» А Симона признается самой себе: будь мальчишкой, влюбилась бы в Катти. Скажу, несколько утрируя: Симоне предстоит выбрать себе гендер и ориентацию. Среди тем повести — гендерная идентичность и пробуждающаяся сексуальность. Кажется, говорить «про это» с подростками российский театр пока только учится.

Н. Денщикова (Симона), А. Булатова (Катти).
Фото — В. Равилова.

Симону играет мягкая и женственная Наталья Денщикова. Она и не пытается походить на пацанку. Длинные волосы спрятаны под шапочку, в новом классе говорит чуть более низким голосом — вот и вся игра в мальчишку. Роль сексапильной и доступной «грудастой девчонки» Катти, о свидании с которой мечтают почти все одноклассники, досталась хрупкой и интеллигентной Александре Булатовой. Получилось, будто чистая и восторженная героиня играет в девочку, не по годам разбитную и искушенную. Совершив очередной поступок или произнеся реплику, которая никак не вяжется с ее обликом, Булатова — Катти оборачивается к публике и смотрит огромными глазами, в которых прыгают сумасшедшие искорки, как будто приглашая оценить, насколько грандиозно и невероятно свершившееся.

Симона влюбляется в Исака. И именно на Исака переключается Катти, когда понимает, что пришедший в их класс новенький интереса к ней не проявляет. Исак Власа Корепанова — высокий, сильный, уверенный в себе, но не наглый. В пластике присутствует подростковая угловатость.

Ревнующая героиня предлагает Исаку устроить вдвоем ночной заплыв наперегонки в холодной реке. Когда они, продрогшие и чуть не утонувшие, прячутся в сарае, чтобы, сбросив мокрую одежду, погреться у печки, Исак узнает, наконец: Симон — на самом деле Симона. Обнаженные и обессилившие подростки засыпают, обнявшись. Оба испытывают физическое влечение, но останавливаются, не решаясь познать друг друга.

Спектакль Ивана Пачина — тотальная игра. Актеры, в одних эпизодах занятые в ролях одноклассников, а в других — в массовке, могут превращаться в уток, запущенных в класс Симоной, в нестрашных зомби, которые пригрезились главной героине в темноте, во вращающихся манекенов, установленных в супермаркете. Во время эпизода в сарае Симона и Исак прикрываются листками со схематичными изображениями груди и полового члена. Это не выглядит скабрезно. Просто очередная игра — на сей раз в мужчину и женщину. Если верить спектаклю, пубертат — это не страшно и не стыдно, а, пожалуй, даже весело.

Сцена из спектакля.
Фото — В. Равилова.

Визуальное решение спектакля — воплощение фантазий чудаков. Самые разнообразные цвета — желтый, синий, бежевый, розовый, зеленый. Одежда — в диапазоне от клетчатых и джинсовых рубах до спортивного костюма. Почти любое, даже незначительное, действие обыгрывается. Когда мать Симоны везет ее на машине, то крутит, как руль, тарелку, еще недавно стоявшую на столе, а Симона держит в вытянутой руке брелок, который вешают в салоне под зеркалом. Обе раскачиваются — то ли от движения воображаемого авто, то ли под музыку — композицию Iggy Pop «Lust for Life» («Жажда жизни»). Музыка Игги Попа — одного из самых безбашенных рокеров — в спектакле очень кстати. Вспомнилось, что этого музыканта однажды разыграли, сообщив, что его якобы приглашают на главную роль в фильме про Питера Пена. Герои прокопьевского спектакля тоже не хотят или не умеют взрослеть, и ими тоже управляет жажда жизни. Думал, что названная композиция станет лейтмотивом, но режиссер предпочел максимально разнообразить звуковую партитуру спектакля, включив в нее драйвовые рок-композиции других музыкантов.

В предисловии к «Чудакам» Ольга Мяэотс цитирует Ульфа Старка: «Мне кажется, грусть необходима, ведь она помогает оттенять радость». Его повесть и об этом. В новый дом Симоны приходит ее дедушка. Приходит умирать, сбежав из больницы. Для девочки дедушка — самый близкий человек, почти Бог-отец, который давал зверям имена и рассказывал внучке, как устроен мир. (Возможно, дедушка — альтер-эго Ульфа Старка.) Предстоящая смерть дедушки — первая потеря во взрослой жизни Симоны, которую она поначалу не готова принять.

В повести дедушка — идеолог всех чудаков. В исполнении Анатолия Коротицкого это не самый запоминающийся герой. Как и прописано у Старка, он приходит в дом поздней ночью в женской одежде, не найдя в больнице другого костюма. Но в спектакле его появление не выглядит ярким. В глубине сцены стена, где Коротицкий почти неподвижно сидит большую часть действия, взирая на происходящее сверху вниз. Наверное, Богу так и полагается. Но герой Коротицкого слишком безучастен, на предводителя всех чудаков не тянет. Он произносит монолог о чудаках и занудах, о разнообразии людского мира, напоминающего океан. Внизу участники спектакля, двигаясь, как в замедленном кино, залитые неземным светом, разыгрывают пластический этюд, иллюстрирующий это бесконечное многообразие. В этот момент они больше похожи на диковинных обитателей морских глубин, чем на людей. И на прощальной вечеринке, на которую дедушка Симоны созвал друзей, — вновь этот свет и эта пластика. И все же соответствующая сюжетная линия в спектакле теряется. Кажется, зрители не понимают, что герой не просто покидает сцену, а уходит в небытие.

Н. Денщикова (Симона), А. Булатова (Катти).
Фото — В. Равилова.

Еще одна проблема спектакля — в нем нет зануд. Все герои в той или иной степени чудаки. И даже главный зануда — мамин избранник Ингве в исполнении Гочи Путкарадзе — скорее, чудак-флегматик. В повести эксцентричная и эмоциональная Симона в конце концов принимает скучноватого перфекциониста Ингве, понимая, что мир нуждается и в занудах. Но в спектакле, где все чудаки, понимать Симоне нечего.

Переезжая в новый дом, Симона и мама забывают собаку, которую много дней безуспешно ищут, и которая, в конце концов, сама находит их в новом районе. «Собака» — первая ассоциация со словом «анима», «душа». В повести потеря любимца означает для девочки потерю самой себя, но в спектакле, где радость и жажда жизни бьют через край, любые утраты не воспринимаются всерьез.

«Спектакль-история» — так режиссер обозначил жанр. Некоторые фрагменты текста Денщикова — Симона читает в микрофон. Иногда это обусловлено не художественными, а производственными задачами. «А сейчас за четыре минуты под композицию „Black California“ я расскажу, что произошло с моей героиней за следующую неделю», — объявляет она. За спиной Денщиковой актеры на скорую руку разыгрывают пластические этюды, иллюстрируя рассказ. И все же, кажется, что режиссер Иван Пачин немного схитрил, упростив себе задачу. Позже он объяснил, что инсценировки как таковой не было, и авторы спектакля просто отобрали из повести то, что им показалось важным. Наверное, решил, что историю про спонтанных героев и ставить надо спонтанно, а заботиться о каких-то там инсценировках — удел зануд. Такой подход не вполне себя оправдал. Безусловно, удались массовые сцены. В каждую новую игру, предложенную режиссером, актеры включаются с азартом. Как и главная героиня, авторы спектакля принимают и любят этот мир, заражая своим талантом и жизнелюбием зрителей. Но тема подростковых психотравм, которая есть в повести и требует серьезной рефлексии, в спектакле не прозвучала.