17-18 мая в петербургском Театре «Мастерская» состоялась премьера спектакля Григория Козлова «Тихий Дон». Об эпичности замысла говорит уже тот факт, что сага в двух частях и четырёх действиях продолжается почти девять часов, с часу дня до десяти вечера.

Постановка «Тихого Дона» — практическое освоение президентского гранта некоммерческим организациям, одной из главных целей которого стала популяризация казачества. В русле проекта «Российское казачество в периоды социальных преобразований» и была осуществлена давняя задумка Григория Козлова перенести роман Шолохова на театральную сцену.

Первые три ряда в небольшом зале Мастерской буквально «смыло» разливом — их место занимает декорация Дона, этакий небольшой ров. В новой постановке всех героев, от дедов до внуков, играют молодые артисты. Но это смущает только поначалу. Роман Шолохова оказался удивительно податливым к адаптации в театре. Григорий Козлов раздолевается в роли режиссёра-живописца: трагедия разрушения патриархального уклада от современного зрителя далека, как и от молодого артиста, и спектакль становится скорее картиной жизни. Живописной, конечно, картиной: в золотисто-пшеничных декорациях действуют фактурные персонажи-казаки. «Житие хутора Татарского» — такой подзаголовок у спектакля в программке. За основу инсценировки, очевидно, взят сценарий фильма Сергея Герасимова к экранизации 1957 года. В постановке много массовых сцен: от покоса до войны, от венчания до расстрела, но они символичны, а не буквальны. На «покосе» бабы хлещут сцену цветными платками, на «войне» казаки — шинелями. Режиссёрский замысел яснее всего в сценах тет-а-тет, будь то разговор Пантелея Прокофьича с Мироном Григорьевичем или Аксиньи с Натальей. Подробное следование за романом не значит, что ставка только на текст. Режиссёр именно рисует картины, мизансцены. И так ясно, что даже зритель, не читавший книгу, поймёт основные сюжетные линии четырёхтомного романа. Если условно разделить части романа на войну и мир, то мирные сцены более подробны и драматичны. Массовки и панорамы, необходимые для освещения войны, осталась по большей части за берегами театрального Дона. Поэтому и характер Григория Мелехова, такой широкий и бойцовый в книге, получился скорее домашним, мальчишеским. Антон Момот (Григорий) символично невысокого роста и «отца» младше всего на год, а Дмитрий Белякин (Пантелей Прокофьич), хоть и картинно хромает, а серьга в его ухе блестит над макушкой сына. Именно Пантелей Прокофьич и оказывается центральным персонажем: он наиболее целостный, состоявшийся герой, олицетворение мужественного мира, стремление к которому доминирует в постановке Козлова.

Главного героя у «Тихого Дона» Козлова, как и в книге, нет: разве что ручей, зигзагом бегущий через сцену и впадающий в Дон. Мотив воды вообще один из центральных в спектакле: в зал то и дело летят настоящие брызги, а фоном мизансцен звучит бегущая вода, дождь и гроза. Вода, как и темнота — стихия женская. Сценическое бытование и правда почти весь спектакль держится на женщинах — вернее, девушках, довольно удачно сыгравших казачек. Разительно отличается от романной трактовки только Аксинья Есении Раевской. У актрисы получился независимый молодёжный характер, самодостаточный и смелый, но слишком застылый для героини Шолохова.

Цельность постановки во многом определяется равномерно выбранными из текста романа казачьими шутками. Опять же, по части казачьей фактуры Прохор Зыков (Андрей Дидик) подхватывает эстафету Пантелея Пркофьича и в четвёртом акте неожиданно начинает веселить зал, да так свободно, что начинаешь сомневаться, а были ли у Шолоховавсе эти реплики. Жизнеутверждающая хватка пошла спектаклю на пользу — согласитесь, 9-ти часовое нисхождение в семейную и национальную трагедию не каждый выдержит.

В новом «Тихом Доне» сглажены контрасты. Бумага-то, она всё стерпит, а вот зрителю, как уже было сказано, нужна соломинка. Поэтому безобиднее, чем в романе, ведёт себя Листницкий (Кирилл Кузнецов), сглажены отношения между Пантелеем Прокофьичем и Мироном Григорьевичем (Дмитрий Житков), Григорием и Михаилом Кошевым (Андрей Горбатый). Накал страстей и определённая склочность остались между женскими персонажами, но и они, как положено, стали жить дружно.

Третья и четвёртая части, «Пучина» и «Исход», заставляют героев одного за другим уходить в какой-то горний мирок в растворе декорации по центру. Такой уход от шолоховского натурализма сделал спектакль лёгким и почти семейным. В финале все герои возвращаются, молодые и красивые, эхом повторяя реплики из «Истоков» и «Берегов». Таким образом, композиция спектакля закольцована, намекая нам на течение жизни, на то, что пора оглянуться назад. Может, позвонить родным — подумаете вы.

Резюмируя итог, можно сказать, что в Петербурге появился взрослый спектакль для семейного просмотра. На премьеру действительно приходили семьями, и к концу четвёртой части зрители, можно сказать, сроднились и дружно встали с первым же поклоном. «И в воздух чепчики бросали…» — не сцену полетела охапка красных гвоздик, а самому Григорию Михайловичу вручили импозантные красные розы. Актёры, явно в состоянии эйфории, снова и снова выходили на сцену под крики «спасибо!», «браво!» и «молодцы!», а зрители всё несли и несли букеты через ров.

Впечатление от постановки скорее тёплое и духоподъёмное, чем трагическое. Возможно, дело в живописном юморе, возможно — в молодости и энергии артистов. И очень хочется верить, что это не последнее по-настоящему доброе дело, сделанное в контексте освоения президентского гранта. И что спектакль задержится в репертуаре Мастерской — не зря же режиссёр на радостях прямо со сцены пригласил зрителей на бесплатный показ спектакля на неделе.